N-T.ru / Раритетные издания / Фридрих Гернек

Пионеры атомного века

Фридрих ГЕРНЕК

Макс Планк

Рождение представления о квантах

Началом атомного века можно считать лето 1945 года, когда было произведено первое техническое испытание атомного оружия в североамериканской пустыне и совершилось его преступное применение против крупных японских городов. Однако основы его были заложены за 45 лет до этого – 14 декабря 1900 года – в Германии, в Берлинском университете, где Макс Планк в аудитории Физического института сообщил членам Немецкого физического общества теоретическое обоснование своей формулы излучения.

Планк открыл элементарный квант действия, новую естественную константу, значение которой для физической картины мира можно сравнить только со значением константы скорости света. В исследовании атома постоянная Планка играет основополагающую роль. Ее открытие – эпохальное научное деяние, революция, величие которой нисколько не умаляется тем, что Планк стал революционером против собственной воли. Ошеломленный неожиданными с точки зрения классической физики последствиями своего открытия, он долгое время сопротивлялся признанию вытекающих из него следствий. Другие исследователи, менее, чем он, приверженные традиции, вскоре значительно обогнали его: это были прежде всего Альберт Эйнштейн и Нильс Бор.

Открытие элементарного кванта действия положило начало новой эпохе в физической науке. Оно показало, что тезис о бесконечной непрерывности всех природных процессов был заблуждением. Выяснилось, что в природе бывают изменения, которые происходят не плавно, а скачками, «взрывообразно», как сказал Планк. Представление о равномерном обмене энергией не могло больше считаться верным.

Следовало отказаться от принципа, который владел умами старых натурфилософов и со времен Лейбница и Ньютона был обязателен для всеобщей картины природы: «Natura non facit saltus» – «Природа не делает скачков». Созданное Лейбницем и Ньютоном исчисление бесконечно малых величин соответствовало этой физике континуума. В дифференциальных уравнениях Максвелла оно одержало еще одну большую победу. За семь лет до открытия Планка Генрих Герц в своей «Механике» подчеркнул значение этого принципа как обязательной основы любого исследования природы. Теперь же представление о непрерывности было разрушено.

Свое открытие, последствия и значение которого во всем объеме выявились лишь позднее, Планк сделал, когда ему было более 40 лет. По сравнению с другими знаменитыми первооткрывателями он заявил о себе относительно поздно. Ньютон, Майер, Гельмгольц, Максвелл, Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Паули совершили свои эпохальные открытия в среднем между 25 и 30 годами жизни. Вильгельм Оствальд объявлял своего рода закономерностью то, что великие открытия совершаются молодыми исследователями. Однако это верно лишь относительно.

Возможность глубокого проникновения в природные явления зависит от стечения субъективных и объективных обстоятельств. Момент совершения естественнонаучного открытия существенно определяется общим развитием науки и социальных отношений. Для проявления даже богатейшей одаренности необходимы определенные объективные предпосылки. Слова Нернста, говорившего о создателе квантового учения, что он был человеком, которому в 40 лет пришла первая самостоятельная мысль, отражали лишь часть истины. Идея квантования лучистой энергии не могла быть выдвинута раньше конца столетия, когда физическая наука достигла определенного уровня своего развития.

Макс Планк к тому времени уже два десятилетия успешно вел исследования и преподавал. Он не сделал крупных открытий, но был автором ряда серьезных и интересных работ. В некоторых областях, прежде всего в теории теплоты, его заслуги были довольно значительны. Все его научное развитие до 1900 года предстает как своего рода всесторонняя и серьезная подготовка к открытию, которое ему удалось впоследствии совершить за несколько недель и которое сделало бессмертным его имя.

Сам Планк считал свои заслуги весьма скромными. В ответ на речи, произнесенные на торжественном заседании Немецкого физического общества в апреле 1918 года по случаю его 60-летия, он сказал: «Представьте себе горняка, который с напряжением всех своих сил ведет разведку благородной руды и которому однажды попадается жила самородного золота, причем при ближайшем исследовании она оказывается бесконечно богаче, чем можно было предполагать заранее. Если бы он сам не натолкнулся на этот клад, то, безусловно, вскоре посчастливилось бы его товарищу». Далее Планк назвал целый ряд физиков, прежде всего Альберта Эйнштейна, Нильса Бора и Арнольда Зоммерфельда, благодаря работам которых кванты действия обрели свое значение.

Но если в разработке квантовой теории принимали участие многие исследователи, то ее происхождение связано только с именем Макса Планка.

Макс Планк родился 23 апреля 1858 года в Киле. В этом же году в Гейдельберге Роберт Бунзен и Густав Кирхгоф начали разрабатывать метод спектрального анализа, имевший громадное значение для дальнейшего развития физики и всего естествознания. Без этой подготовительной работы атомная теория, основывающаяся на знаменитом открытии Планка, была бы невозможна.

Как и Генрих Герц, родившийся годом раньше, Планк был сыном юриста. Его отец, профессор права, преподавал в университете Киля. Мать была родом из Грейфсвальда. Дед и прадед были знаменитыми теологами Гёттингенского университета; их предки – священниками, учителями и городскими писцами в Швабии.

Планк покинул родной город в девятилетнем возрасте, когда его отец был приглашен в Мюнхенский университет. Но он всегда считал Киль своей истинной родиной и признавал себя северогерманцем.

В» Мюнхене прошла счастливая юность Планка. В школе для него не существовало трудностей. Он, как и Герц, был первым учеником, высокоодаренным, трудолюбивым, обладавшим чрезвычайно развитым чувством долга. Его склонность к математике обнаружилась довольно рано, так же как и природные музыкальные способности. Любовь к музыке была так сильна, что он колебался между нею и естествознанием, когда после окончания школы перед ним встал вопрос о выборе профессии. Однако победу одержала в конце концов физика. Но и в первые годы после переезда в Берлин он не сразу расстался с мыслью сменить профессию и стать пианистом.

Решение посвятить себя изучению физической науки Планк принял самостоятельно, вопреки попыткам преподавателя физики Мюнхенского университета отговорить 17-летнего юношу от вступления на академическое поприще. В публичной лекции, прочитанной в 1924 году в Мюнхене, Планк вспоминал: «Когда я начинал изучение физики и мой почтенный учитель Филипп фон Жолли рассказывал мне об условиях и перспективах моей учебы, он изобразил мне физику как высокоразвитую, едва ли не полностью исчерпанную науку, которая теперь, после того как ее увенчало открытие принципа сохранения энергии, близка, по-видимому, к тому, чтобы принять окончательную стабильную форму. Вероятно, в том или ином углу есть еще пылинка или пузырек, которые можно исследовать и классифицировать, но система как целое построена довольно прочно, и теоретическая физика заметно приближается к той степени законченности, какой, например, обладает геометрия уже в течение столетий».

Высказанный Жолли взгляд был выражением распространенного заблуждения. Он происходил из механистического представления о природе, господствовавшего в умах физиков того времени. Механика была, безусловно, высокоразвитой, зрелой наукой. Лишь немногие подозревали тогда – в 1875 году, – что другие области учения о природе, такие, например, как электродинамика, не могли разрабатываться дальше средствами, бывшими в ходу у механики. В те годы было еще очень далеко до взглядов на строение атома, которые стали привычными с конца 90-х годов после открытий Рентгена, Ленарда, Резерфорда и других и которые отбросили многие «бесспорные» положения физики.

Шесть семестров Макс Планк добросовестно занимался изучением математики и физики в Мюнхенском университете. Он ставил также эксперименты, единственные в своей жизни. Наряду с этим Планк усиленно занимался музыкой – был хормейстером в академическом певческом обществе, руководил оркестром и по праздникам играл в университетской церкви на органе. Среди великих музыкантов он особенно ценил Шуберта, Шумана и Брамса.

Как и Герц, год спустя Планк отправился для завершения образования в столицу империи: к Гельмгольцу и Кирхгофу, которые в конце 70-х годов вместе с Клаузиусом и Больцманом составили, как он позднее писал, плеяду германских физиков-теоретиков.

Лекции знаменитых исследователей не принесли ему, однако, «заметной пользы» судя по его воспоминаниям о них в «Научной автобиографии»: «Гельмгольц, очевидно, никогда как следует не готовился к лекциям, говорил все время запинаясь, причем необходимые данные извлекал из небольшой записной книжки, к тому же постоянно ошибался у доски, а нас не покидало такое чувство, как будто ему самому эта лекция по меньшей мере так же надоела, как и нам. Вследствие этого число слушателей мало-помалу уменьшалось, в конце концов остались только три человека... В противоположность этому Кирхгоф читал тщательно отработанный курс лекций, в котором была взвешена и стояла на своем месте каждая фраза. Ни словом меньше, ни словом больше. Но в целом это действовало как нечто заученное наизусть, сухое и однообразное. Мы восхищались самим лектором, а не тем, о чем он говорил».

В отличие от Герца Планк в Берлине не работал в физической лаборатории. Он ограничился тем, что подробно записывал лекции, которые слушал у Гельмгольца, Кирхгофа и математика Вейерштрасса, и тщательно прорабатывал их дома. Об этом свидетельствуют сохранившиеся конспекты лекций.

Начинающий физик-теоретик в 70-е годы был еще в значительной мере предоставлен самому себе. Основы он должен был выучить по книгам. Наибольшую пользу наряду с трудами Гельмгольца и Кирхгофа принесли Планку работы по термодинамике Клаузиуса, пионера в области теории теплоты. Сочинения этого крупного исследователя привлекали Планка также ясностью и убедительностью изложения.

В Берлине Планк провел только два семестра. Летом 1878 года он возвратился в Мюнхен. В том же году он сдал государственный экзамен на право преподавания математики и физики в высшей школе, хотя « не имел намерения заниматься деятельностью подобного рода. В возрасте 21 года он стал доктором философии, представив к защите диссертацию «О втором законе механической теории теплоты».

Позднее Планк вспоминал о своем докторском экзамене со смешанным чувством. Он, собственно, выдержал экзамен с высшей оценкой («summa cum laude»), но один из экзаменаторов, Адольф фон Байер, последователь Либиха, отнесся к нему крайне пренебрежительно, дав понять, что считает теоретическую физику совершенно пустой наукой.

Известный химик, позднее получивший Нобелевскую премию за свои открытия в химии красителей, он принадлежал к сугубо эмпирически настроенным естествоиспытателям, которые отбрасывали как «спекуляцию» все, что выходило за пределы непосредственно доказуемых опытных данных. К подобного же рода эмпирикам принадлежал Роберт Бунзен, отклонявший атомную гипотезу и даже к периодической системе элементов долгое время относившийся с сомнением.

Эта позиция, особенно характерная для многих немецких естествоиспытателей, исторически вполне объяснима. Она возникла как противодействие экзальтированной идеалистически-спекулятивной натурфилософии, которая господствовала во времена романтизма и препятствовала развитию исследований природы Германии в противоположность Франции, где были живы материалистические традиции эпохи Просвещения.

В докторской диссертации Планка рассматривался вопрос о необратимости процессов теплопроводности. Молодой исследователь дал первую общую формулировку закона энтропии, который был в 60-е годы установлен Рудольфом Клаузиусом и Вильямом Томсоном.

Энтропия, не поддающаяся наглядному представлению количественная характеристика состояния, определяющая степень необратимости энергетических превращений, имеет фундаментальное свойство: возрастать при любом физическом процессе. Своей наибольшей величины она достигает при состоянии теплового равновесия замкнутой системы. Поэтому она может быть использована как своего рода указатель направления природных процессов.

Формулировка Планка: «Никаким способом нельзя процесс теплопроводности сделать полностью обратимым» – выходит за пределы данного Клаузиусом определения понятия энтропии. Он творчески обобщил понятие энтропии, преобразовав его в научную абстракцию, применимую также и к состоянию неравновесия. То, что он с самого начала поставил вопросы энтропии в центр своих исследований, решающим образом содействовало созданию квантовой теории.

Первая работа Планка, которая далеко обогнала развитие науки, была либо не замечена, либо отвергнута физиками-современниками. «Впечатление, произведенное этим трудом на тогдашнюю научную общественность, было равно нулю», – вспоминал Планк через 60 лет в своей научной биографии.

Гельмгольц, которому он посылал статью, вероятно, не просмотрел ее. Кирхгоф, работавший в этой области, читал ее внимательно, однако отверг ход размышлений Планка как ошибочный. Наконец, Клаузиус, труды которого были наиболее близки Планку и который своими сочинениями непосредственно побудил его к изучению энтропии, не ответил ни на одно из его писем. Попытка лично встретиться с ученым в Бонне не удалась и не была повторена.

Как позднее писал Планк, у его мюнхенских учителей также не было глубокого понимания направления его исследований; они лишь потому одобрили его диссертацию, что знали его успехи по практикуму и семинарам.

Но юный исследователь был так твердо убежден в правильности своего пути и правомерности своих выводов, что не поддался разочарованиям и не утратил мужества. Уже через год после защиты он получил право преподавания теоретической физики, представив работу «Состояния равновесия изотропных тел при различных температурах». Это опять было исследование, посвященное взаимодействию теплоты и механической энергии.

Пять лет Планк преподавал в Мюнхене в качестве приват-доцента. Он жил в доме своих родителей. Никаких свидетельств об успехе его преподавательской деятельности до нас не дошло, вряд ли он был большим, чем успех Герца в Киле или, позднее, Эйнштейна в Берне. Лекции преподавателей, которые не принимали экзаменов, обычно посещались лишь несколькими студентами, да и то нерегулярно. Молодой ученый использовал время для разработки цикла лекций по теоретической физике. Он также принял участие в академическом конкурсе, после которого в 1887 году была опубликована его первая книга.

Наряду с наукой Планк занимался музыкой и – воодушевленный близостью Альп – альпинизмом. Музыка и альпинизм до глубокой старости были для него необходимым противовесом напряженной теоретической деятельности. Планк покорил многие труднодоступные вершины Альп. В возрасте 80 лет он поднялся на Большого Венецианца в Высоких Татрах. Сохранилась фотография 84-летнего Планка на трехтысячнике в Восточном Тироле.

Но страстный альпинист не оставлял без внимания и равнину. В Берлине Планк еженедельно совершал продолжительные пешеходные прогулки в окрестностях города. В пригородных местечках «тайный советник Планк» в вязаных гамашах и с рюкзаком был привычным явлением. Его вторая жена – первая умерла в 1909 году – была его постоянной спутницей в таких прогулках.

В возрасте 27 лет Планк стал профессором теоретической физики в университете своего родного города Киля. До этого он, по совету Гельмгольца, отклонил приглашение в Высшую лесотехническую школу. Там он так же мало смог бы заниматься исследованиями, как и Рентген десять лет назад в Высшей сельскохозяйственной школе в Гоенгейме. Весной 1885 года, через несколько недель после ухода Генриха Герца, он получил ту экстраординарную профессуру, которой два года напрасно дожидался Герц.

В Киле Макс Планк работал восемь семестров. Здесь он женился на подруге юности, дочери мюнхенского банкира.

Самой значительной его публикацией этого периода стала книга «Принцип сохранения энергии», которая была отправлена на конкурс философского факультета Гёттингенского университета и получила премию. С точки зрения теории познания примечательно, что Планк тогда – как он сообщил в 1910 году – принадлежал к «решительным сторонникам философии Маха».

Своим отрицанием «гипотетически-вымышленной физики» Эрнст Мах оказал сильное воздействие на образ мыслей молодого поколения физиков: на Генриха Герца и Макса Планка, а спустя десять лет – на Альберта Эйнштейна. «Механика» Маха вышла в свет в 1883 году, его книга «Анализ ощущений» появилась в 1886 году, в период профессуры Планка в Киле.

Эти и другие работы Маха, несмотря на серьезные и принципиальные философские ошибки, внесли свой вклад в борьбу физиков тех лет с отжившим свой век механистическим подходом к явлениям природы.

Деятельность Планка как педагога получила высокую оценку. Перед его приглашением в Берлин коллеги, дававшие ему характеристику, отзывались о нем в высшей степени благоприятно Так, химик Альберт Ладенбург ответил на запрос Берлинского философского факультета, что Планк читает лекции очень ясно и свободно. «Вместе с тем он приятный человек, – говорится дальше, – я к нему очень расположен, и мне было бы жаль, если бы мы его потеряли, так как он к тому же хороший музыкант и отличный пианист». В другом отзыве Планк аттестован как «очень добросовестный и успешно работающий доцент», который в высшей степени тщательно готовит свои лекции. «Студенты охотно слушают его, он умеет их заинтересовать»

В рекомендации для Берлинского университета Гельмгольц писал, что Планк в своих работах показал себя как «человек оригинальной мысли, идущий собственным путем. Его работа о законе сохранения энергии, увенчанная премией в Гёттингене, и отдельные работы в других отраслях математической физики свидетельствуют, что у него широкий взгляд на различные разделы этой науки».

Философский факультет Берлинского университета пригласил экстраординарного профессора теоретической физики из Киля на ту же должность в качестве преемника Кирхгофа, умершего в 1887 году. Планк начал работать в Берлине с января 1889 года. Он, собственно, был третьим, кого приглашали на это место Но Больцман, крупнейший из писавших на немецком языке физиков-теоретиков того времени, решительно отказался от переезда в Берлин, а Генрих Герц, приглашенный вторым, предпочел Бонн.

Отныне Планк работает вместе с Гельмгольцем, лекции которого были так скучны для него, но которым он всегда восхищался как исследователем. О первом времени своего пребывания в Берлине он писал в автобиографии: «Это были годы, в течение которых я испытал, пожалуй, сильнейшее расширение всего своего научного кругозора. Это было потому, что я непосредственно общался с людьми, занимавшими тогда ведущее положение в мировых научных исследованиях. Таким человеком был прежде всего Гельмгольц. Я узнал его и с общечеловеческой стороны и столь же высоко оценил его в этом, как уже издавна – в научном отношении. Вся его личность, неподкупность суждений, скромный характер воплощали в себе достоинство и истинность науки».

Начало, однако, было не совсем удачным. Доклад о проблеме термодинамики, который Планк читал на заседании Физического общества, не имел успеха. Когда была объявлена дискуссия, никто не попросил слова. Только председатель, берлинский физиолог Эмиль Дюбуа-Реймон, один из основателей Физического общества, пользовавшийся большим уважением среди его членов, сделал несколько критических замечаний об изложенной Планком теории.

«В целом это было холодным душем на мое разгоряченное воображение, – писал Планк в своих воспоминаниях. – Я шел домой несколько удрученный, однако скоро утешился мыслью, что хорошая теория добьется признания и без искусной пропаганды. Так, естественно, произошло и в этом случае».

О том, как упорно занимался Макс Планк в первые берлинские годы вопросами теории теплоты, свидетельствует его доклад «Общие вопросы новейшего развития теории теплоты» на конференции естествоиспытателей в Галле в 1891 году. Выступления Планка имеют непреходящее значение для истории науки, они и сегодня читаются с интересом Планк, работавший в то время в области электро- и термохимии, по достоинству оценивал крупные заслуги в обосновании и построении новейшей физической химии, принадлежащие Вант-Гоффу, Аррениусу, Оствальду и Нернсту.

Через три года после приглашения в Берлинский университет Планк был назначен ординарным профессором. Вскоре после этого, в 1894 году, его по предложению Гельмгольца и Кундта избрали действительным членом физико-математического отделения Прусской Академии наук, причем не обошлось без голосов, поданных против. При тайном голосовании в урну было опущено четырнадцать белых и шесть черных шаров. С 1912 года ученый четверть века был постоянным секретарем физико-математического отделения Академии, в числе членов которой он состоял в общей сложности 35 лет.

Планк поддерживал связи не только с узким кругом коллег: среди его друзей был, например, знаменитый историк и исследователь древности Теодор Моммзен, первый немецкий лауреат Нобелевской премии в области литературы.

После смерти Кундта и Гельмгольца в 1894 году Планк становится самым известным из берлинских физиков и, с начала столетия, ведущим теоретиком среди физиков Германии. Уже в конце 90-х годов в одном из документов отмечается, что Планк «обладает в настоящий момент среди представителей математической физики, вероятно, самым большим научным авторитетом и пользуется признанием как преподаватель». Однако Планк решительно отвергал любое сравнение с Гельмгольцем, который на протяжении десятилетий считался главой немецких физиков. Обычно, когда его пытались сравнивать с «рейхсканцлером науки», он возражал: «Я не Гельмгольц».

К первым годам его пребывания в Берлине относится первый научный спор: дискуссия по поводу «энергетики».

Планк выступил против точек зрения, которые представляли и пропагандировали в Германии дрезденский математик Георг Гельм и прежде всего физико-химик Вильгельм Оствальд. Непосредственным поводом для его выступления послужил доклад «Преодоление научного материализма», который Оствальд прочел в Любеке на конференции естествоиспытателей осенью 1895 года.

Оствальд дал в нем обобщенное изложение своего энергетического взгляда на природу, который в тот момент ограничивался основами физики и химии и не претендовал еще на то, чтобы стать философской системой, охватывающей все сферы жизни, как это произошло в «Лекциях по философии природы» (1901) и в более поздних произведениях, прежде всего в «Философии ценностей» (1913).

Принадлежа к числу естествоиспытателей, интересующихся основными гносеологическими вопросами естествознания, Оствальд еще до переворота, произведенного открытием рентгеновских лучей, осознал, что механистическая картина мира уже недостаточна для толкования открытых в природе связей. В поисках выхода из трудностей он решил, что понятие «субстанция», основное понятие механистического материализма, должно быть вытеснено понятием «энергия». Он считал, что все законы естествознания могут быть выведены из энергетических законов. Нечеткое использование понятия энергии позволило ему – чисто внешне – сгладить «дуализм» вещества и духа, материи и сознания. Таким образом, материализм и идеализм также, казалось, были преодолены.

Все изложенное Оствальдом его коллегам в 1895 году было в основном разновидностью старого, додиалектического материализма, сдобренного некоторыми идеалистическими приправами. Вместо материальной субстанции в центре картины природы стояла энергия, толкуемая Оствальдом в основном материалистически; мир был для него энергией в пространстве и времени. Позднее в «Натурфилософии» Оствальда под влиянием Канта и Маха идеалистические черты выявились сильнее, не став, однако, господствующими.

В бурных выступлениях, последовавших за докладом в Любеке, физики почти единодушно возражали против энергетических взглядов. Больцман и Планк наиболее резко выступили против взглядов Оствальда. Доводы, высказанные устно, Планк вскоре обобщил в статье «Против новейшей энергетики».

Планк не отрицал, что энергетика – будучи связанной с законом сохранения энергии – содержит «определенное здоровое зерно», но считал провозглашенное Оствальдом энергетическое понимание явлений природы роковым заблуждением и возражал против притязания энергетики быть единственно верным толкованием природных процессов. Прежде всего он упрекал энергетику в том, что она скрывает фундаментальное противоречие между обратимыми и необратимыми процессами, с разработкой и углублением которого, по его убеждению, был связан любой прогресс в термодинамике и теории химического сродства.

Планк был непреклонен в своем отпоре энергетическим спекуляциям, и в главном он был прав Восемнадцатью годами позднее Эйнштейн присоединился к этой отрицательной оценке энергетики. Ссылаясь на статьи Планка, он писал в 1913 году: «Для каждого сторонника подлинно научного мышления чтение этой острополемической заметки является вознаграждением за досаду, испытанную им при чтении тех работ, против которых в ней ведется борьба».

В вопросе об атомизме, который до 1908 года рассматривался Оствальдом как ненаучная теория, Планк не был тогда противником главы энергетической школы. Как и многие естествоиспытатели старшего поколения, например Роберт Бунзен или Эрнст Мах, Планк в то время относился к атомизму с глубоким недоверием. Его мнение изменилось лишь в начале века, когда он теоретически обосновал свою формулу излучения.

В своих классических исследованиях теплового излучения, которые он начал в 1896 году, Планк опирался на результаты работ многих немецких физиков. Теория теплового излучения, по словам Лауэ, от начала до конца «made in Germany». В числе первых исследователей этого явления следует назвать Густава Кирхгофа, который в 1860 году в учении о тепловом излучении выдвинул термодинамические идеи и особенно подробно занимался проблемой «черного излучения», излучения абсолютно черного тела.

Кирхгоф сумел доказать, что в закрытом со всех сторон пустом пространстве возникает состояние излучения, которое зависит не от особенных признаков содержащихся в нем тел, а только от их температуры. Исследование проблемы этого излучения в закрытом пространстве, к которому могут быть сведены все вопросы теплового излучения, вскоре, выступило на первый план во всех исследованиях излучаемой теплоты.

Физик Вилли Вин, в то время еще ассистент Имперского физико-технического института и приват-доцент Берлинского университета, попытался в 1896 году разрешить эту проблему посредством закона излучения. Он добился важного, хотя и неполного успеха, который стал последней ступенью на пути к квантовой теории. «И бессмертной заслугой Вилли Вина, – писал Макс фон Лауэ, – остается то, что он довел физику непосредственно до ворот квантовой физики, а уже следующий шаг, который предпринял Планк, провел ее через эти ворота».

Исследуя распределение энергии в нормальном спектре излучаемой теплоты, Планк основывался на законе Кирхгофа для излучения в пустом пространстве и на законе излучения Вина. Таким путем он хотел подойти к своей цели гармонично и прочно связать теорию теплоты и учение Максвелла – Герца об электричестве. Лишь позднее благодаря своему собственному открытию Планк понял, что на почве классической физики невозможно построить мост между этими двумя теориями.

Исходным пунктом для эпохального открытия Планка послужили опыты, поставленные в конце 90-х годов Отто Луммером и Эрнстом Прингсгеймом в Имперском физико-техническом институте с целью более точного определения излучения черного тела. Важное и в конечном счете решающее значение для теоретического обоснования квантовой формулы Планка имели результаты измерений, которые были получены там же Генрихом Рубенсом и Фердинандом Курлбаумом при экспериментах с излучением длинных волн, в особенности с инфракрасным остаточным излучением полевого шпата и каменной соли.

19 октября 1900 года Курлбаум сообщил об этих опытах Физическому обществу в Берлине. Результаты экспериментов не соответствовали установленной Вином формуле излучения, которая была пригодна для коротких волн и низких температур. Планк, узнав о результатах опыта Рубенса и Курлбаума за несколько дней до заседания, в заранее подготовленном дискуссионном замечании предложил новую формулу излучения, которая, как он считал, помогла устранить выявившиеся несоответствия.

Замечания Планка были опубликованы в «Сообщениях Немецкого физического общества» под заголовком «Об улучшении спектрального уравнения Вина». Маленькая, всего на три страницы, статья в методическом отношении несет на себе отпечаток становления открытия. Данная в ней формула излучения была при длинноволновом излучении и высоких температурах справедлива для опытных данных Курлбаума и Рубенса; при коротких волнах и низких температурах она переходила в закон Вина, который тем самым получал характер ограниченного закона.

Проверка уравнения Планка подтвердила полное совпадение его с данными опытов. Рубенс ночью, сразу же после заседания, тщательно сверивший новую формулу излучения с имеющимися результатами измерений, мог сообщить об этом Планку уже на следующее утро.

Планк нашел свою формулу полуэмпирическим путем, благодаря своему несравненному чутью в термодинамике. Он сам рассматривал ее как «удачно угаданную промежуточную формулу». Теперь дело было за ее теоретическим обоснованием.

В процессе этой работы, которую он позднее назвал самой тяжелой в своей жизни, Планк пришел к ошеломляющему выводу. Он обнаружил, что его уравнение, которое со всей очевидностью верно отражало действительность, было справедливым только при одном совершенно новом представлении, а именно при допущении, что в процессах излучения энергия может быть отдана или поглощена не непрерывно и не в любых количествах, а лишь в известных неделимых порциях – в «квантах».

Сумма энергий этих мельчайших порций определяется через число колебаний соответствующего вида излучения и универсальную естественную константу, которую Планк ввел в науку под ставшим знаменитым символом h. Он назвал эту постоянную величину «элементарным квантом действия», или «элементом действия». Сегодня ее чаще всего называют постоянной Планка. Ее числовое значение он определил еще за полгода до этого, в другой связи, на основании измерений Луммера и Прингсгейма.

Теоретическое обоснование и разработка «удачно угаданной» формулы излучения заняли примерно столько же времени, сколько пять лет назад понадобилось Рентгену, чтобы в исчерпывающей форме описать свое случайное наблюдение 8 ноября 1895 года и вывести из него закономерность. Поскольку Планк теперь безоговорочно принял отстаиваемую Больцманом атомистическую точку зрения и статистическую теорию теплоты, он пришел к атомистическому обоснованию своего закона излучения и к представлениям гораздо более широким, чем те, которые сложились при первом подходе. Каким путем пришел ученый к окончательному результату, осталось неизвестно. Подобно Гауссу и Рентгену, Планк всегда неохотно говорил о применяемых методах и промежуточных ступенях своего исследования. «Многократно запутанную дорогу», по которой он шел к вычислению и обоснованию своей константы, он описал не более детально, чем Рентген события ночи, в течение которой он сделал свое открытие.

14 декабря 1900 года на заседании Немецкого физического общества в Институте им. Гельмгольца на Рейхстагуфер Макс Планк сообщил о своем революционизирующем открытии. Его выводы на девяти страницах вскоре появились в печати под заголовком «К теории закона распределения энергии в нормальном спектре».

Планк описал «новый, совершенно элементарный метод», благодаря которому, «не зная формулы спектра или же какой-либо теории, можно количественно вычислить с Помощью одной естественной константы распределение данного количества энергии по отдельным цветам нормального спектра и затем посредством второй естественной константы – по температуре этого излучения энергии».

Первая константа природы – элементарный квант действия h. Другая, также впервые рассчитанная Планком и обозначенная им через k константа природы получила гражданство в физике под именем «константы Больцмана», хотя сам Больцман такую константу не предлагал и не задавался вопросом о ее числовом значении.

Если введение кванта действия еще не создало настоящей квантовой теории, как неоднократно подчеркивал Планк, то все же 14 декабря 1900 года был заложен ее фундамент. Поэтому в истории физики этот день считается днем рождения квантовой теории. Поскольку понятие элементарного кванта действия служило в дальнейшем ключом к пониманию всех свойств атомной оболочки и атомного ядра. 14 декабря 1900 года следует рассматривать как день рождения всей атомной физики и как начало новой эры естествознания.

Для старой атомной физики квантовая формула Планка также была важна. Она позволила точно определить абсолютную величину атома и установить первое достоверное значение предложенного в 1895 году австрийским физиком Лошмидтом числа, с помощью которого можно было определять количество атомов в грамм-атоме, то есть в массе, соответствующей атомному весу. Только после открытия Планка можно с достоверностью говорить, каким «весом» обладают атомы. «В этом, – писал Гейзенберг, – первый неоспоримый большой успех теории Планка».

Измерения в Имперском физико-техническом институте, на которые Планк опирался в своих теоретических обобщениях, исходили из практических потребностей. Немецкая промышленность по производству ламп накаливания в то время начала сильно расширяться. Она нуждалась в точных научных основах для изготовления источников света с возможно более высокой светоотдачей. Мощность старых угольных ламп была ограничена, эти лампы не могли успешно соперничать со все еще преобладающими газовыми осветительными приборами. Решению вопроса могли способствовать только коренные изменения. К числу таких работ принадлежали также эксперименты, результаты которых послужили Планку исходным пунктом в его рассуждениях и вычислениях.

Открытие элементарного кванта действия и обоснование квантовой теории в известной мере можно считать побочным теоретическим продуктом берлинской ламповой промышленности начала века. В связи с этим нельзя не вспомнить мысль Фридриха Энгельса, высказанную им в письме 1894 года: «Если у общества появляется техническая потребность, то это продвигает науку вперед больше, чем десяток университетов». В данном случае у общества была техническая потребность, и она действительно оказала могущественное воздействие на науку, правда не без помощи физика, который преподавал и занимался научными исследованиями в одном из крупнейших университетов того времени.

Макс Планк, обнаружив пробел в классической физике, впоследствии искал возможность согласовать свое открытие с классической картиной мира. Даже десять лет спустя он советовал применять квант действия в теории «по возможности консервативно» и производить в существующем до сих пор здании теории только те изменения, которые совершенно необходимы. На закате жизни в работе «К истории физического кванта действия» он признал, что много лет подряд пытался снова и снова «как-нибудь встроить квант действия в систему классической физики», однако это ему не удалось.

Элементарный квант действия упорно сопротивлялся всем попыткам ввести его в обиход физики при сохранении существующих научных положений. Он взрывал традиционные представления о природных процессах. Он выступал, по словам Луи де Бройля, как «возмутитель спокойствия». Он принуждал физиков радикально переосмыслить основные вопросы их науки.

Сам Планк, по выражению Шрёдингера, квантовую теорию «исторг из души в тяжелой интеллектуальной борьбе» и ступал по новому пути очень осторожно. Его целью была единая, замкнутая в себе физическая картина мира. Теперь он почти с ужасом обнаруживал, что его собственное открытие угрожает как раз этому единству и гармонии в самой их основе.

Отклик на открытие Планка, великое значение которого спустя 20 лет было отмечено присуждением Нобелевской премии, был поначалу очень слаб. Несмотря на то что квантовая гипотеза гораздо глубже и основательней подрывала естественнонаучную картину мира, чем открытие Герца или Рентгена, публикации Планка не сразу и не везде привлекли внимание специалистов.

Примером может служить «Справочник по истории естествознания и техники» Людвига Дармштедтера. В вышедшем в 1908 году втором издании этого обширного справочника, где подробно перечислены 120 открытий и находок во всем мире за 1900 год, имя Планка вообще не упоминается.

Хотя физики начала столетия в известной мере интересовались представлением Планка о квантах, они встречали его с глубоким недоверием. В лучшем случае его считали рабочей гипотезой. На первом Сольвеевском конгрессе в Брюсселе в 1911 году, где Планк делал доклад «Законы теплового излучения и гипотеза элементарного кванта действия», Анри Пуанкаре весьма отрицательно высказался об идеях Планка. То, что Арнольд Зоммерфельд, который вскоре после этого стал одним из создателей классической квантовой теории, держал себя «по меньшей мере нейтрально», как сказал Макс Планк в застольной речи на праздновании своего 80-летия, было исключением, и Планк воспринял этот нейтралитет как «определенную поддержку».

Первым физиком, который восторженно принял открытие элементарного кванта действия и творчески развил его, был Альберт Эйнштейн, тогда еще эксперт Патентного бюро в Берне.

Эйнштейн в 1905 году перенес гениальную идею квантованного поглощения и отдачи энергии при тепловом излучении на излучение вообще и таким образом обосновал новое учение о свете. В квантовой теории света классическая волновая теория и классическая корпускулярная теория света были в диалектическом смысле «сняты» и на более высокой ступени развития слились воедино.

Представление о свете как о дожде быстро движущихся квантов было чрезвычайно смелым, почти дерзким шагом, в правильность которого вначале поверили лишь немногие. И прежде всего с расширением квантовой гипотезы до квантовой теории света был не согласен сам Планк. Но именно квантовая теория света позволила простейшим образом объяснить ряд физических явлений, считавшихся загадочными, например фотоэлектрический эффект. Эйнштейн расчистил дорогу квантовому представлению Планка.

Вместе с тем Планк был одним из первых физиков, которые сразу же признали теорию относительности Эйнштейна гениальным скачком вперед и выступили в ее защиту.

Работа Планка «Принцип относительности и основные уравнения механики» была его вкладом в создание релятивистской механики. Особенно он восхищался тем, что теория относительности преодолела ньютоновское понятие времени. Эйнштейновское представление о времени, сказал он в 1909 году в лекции, прочитанной в Нью-Йорке, превосходит по смелости, «вероятно, все, что до сих пор было достигнуто в теоретическом естествознании и Даже в философской теории познания». Такие высокие оценки у Планка очень редки.

В плане истории науки примечательно, что Планк настойчивее Эйнштейна стремился проследить и выявить в положениях теории относительности абсолютное. Прежде всего он видел его в скорости света, величине постоянной, которая в классической физике обладала лишь ограниченным и подчиненным значением. В теории относительности Эйнштейна она получила абсолютный смысл: как верхняя граница скорости распространения любого действия. «Как квант действия в квантовой теории, – писал Планк в автобиографии, – так и скорость света в теории относительности являются абсолютными центральными пунктами».

Еще раньше Планк, который всегда и везде искал абсолютное, обращал внимание на то, что теория относительности не устраняет из мира абсолютное, но только переносит его дальше назад: в ограниченность четырехмерного пространственно-временного континуума, возникающего из того, что посредством скорости света пространство и время сливаются в единое целое. Эта ограниченность должна быть «чем-то самостоятельным, независимым от какого бы то ни было произвола и потому абсолютным».

В своем подходе к учению Эйнштейна о пространстве и времени как к абсолютной теории Планк является предшественником того толкования специальной теории относительности, которое в последние годы разрабатывается некоторыми советскими математиками и физиками.

Через десять лет после открытия элементарного кванта действия Планк обновил свою квантовую гипотезу в работе «Теория теплового излучения». В этой второй редакции он ее существенно ограничил. Чтобы обеспечить неприкосновенность основных положений максвелловской электродинамики, которые сохранялись и при точнейших оптических измерениях, он предложил рассматривать как квантовый процесс только испускание тепловых лучей, а их поглощение, напротив, как совершенно непрерывный процесс, протекающий по законам классической динамики.

Это был упорядоченный отход на среднюю линию, уступка старой физике, вслед за которой Планк допустил еще одну, значительно большую. Эти уступки отражали сомнения, не покидавшие создателя квантовой теории даже через десять лет после ее выдвижения. Сомнения в реальности кванта действия исчезли лишь после экспериментов Джеймса Франка и Густава Герца (1913) с образованием света в процессе захвата электронов, когда стало возможным непосредственно измерить квант действия. Начался победный путь атомной модели Бора. Таким образом, сомнения Планка относительно первой редакции его квантовой гипотезы стали беспредметными и все ограничения оказались ненужными.

Еще до возобновления споров вокруг квантовой теории Планк начал свою вторую великую научную битву. Пятнадцать лет назад он ожесточенно боролся против энергетического представления о природе, провозглашенного главным образом Оствальдом. Теперь он с той же непримиримостью выступил против позитивистской гносеологии, которая обрела своего глашатая в лице Эрнста Маха.

Критика теории познания Маха содержится в двух работах: в докладе, который Планк сделал в конце 1908 года в Лейденском университете на тему «Единство физической картины мира», и в статье «К маховской теории физического познания», написанной в 1910 году в ответ на статью Маха, в которой делалась попытка отвести упреки Планка.

В докладе для голландского университета, состоявшемся по инициативе Лоренца, Планк впервые подошел к рассмотрению основных философских проблем. От предыдущих десятилетий его научной деятельности не осталось каких-либо высказываний по теории познания.

Энергетическая дискуссия 1895 года была со стороны Планка главным образом спором специалиста-физика о методе. Лишь со вступлением в философский возраст – так Платон называет период после 50 лет – великий физик в своих работах начал уделять внимание и мировоззренческим вопросам. До конца своей жизни он вновь и вновь возвращался к этой области.

Возражения Планка Маху в существенных моментах перекликаются с ленинской критикой махизма как субъективно-идеалистического мировоззрения. В «Материализме и эмпириокритицизме» Ленин разоблачает махизм как «путаницу, смешение материализма с идеализмом». Естественно, Планк в своей критике исходил из иных точек зрения и иной классовой позиции, чем Ленин, и его выступление имело другие побудительные причины, но во многом его критика была созвучна ленинской.

Ленин упрекал Маха в том, что в своей борьбе против механистического материализма он вместе с водой выплеснул из ванны и ребенка, что, отбрасывая ставшие несостоятельными старые представления о материи, он вообще отрицает объективную реальность. Планк утверждал, что Мах заходит слишком далеко, что, стремясь разоблачить механистическую картину мира, он обесценивает и его физическую картину.

Ленин задавал махистам разоблачающий вопрос: «Существовала ли природа до человека?» Планк писал: «Имеем ли мы разумные основания утверждать, что принцип сохранения энергии существовал в природе еще тогда, когда ни один человек не мог думать о нем, или что небесные тела будут по-прежнему двигаться согласно закону тяготения и после того, как Земля со всеми ее обитателями разлетится в куски?»

Сходны с ленинскими и доводы Планка против принципа «экономии мышления», поставленного Махом в центр теории науки. За десять лет до этого Планк в докладе перед математиками утверждал, что при становлении максвелловской теории электричества принцип экономии, в том смысле, как его понимает Мах, праздновал «одну из своих блестящих побед». Теперь он не разделял этого взгляда. Он писал, что соображения «экономические» были, вероятно, последними из того, что поддерживало таких исследователей, как Коперник, Кеплер, Ньютон, Гюйгенс или Фарадей, в их борьбе против отсталых воззрений и против незыблемых авторитетов, в гораздо большей степени здесь проявилась их несокрушимая вера в реальность созданной ими картины мира.

Защита материалистического взгляда на природу от субъективизма и идеализма была ценным вкладом в борьбу за научно обоснованное мировоззрение. Заслуги Планка здесь несомненны. Правда, в своей полемике с Махом он не проводил четких границ.

В годы, проведенные в Киле, Планк принадлежал к сторонникам философии Маха. Но в процессе своей исследовательской деятельности он признал неосуществимость маховской программы «свободного от метафизики» миропонимания. После этого он не желал более замечать, что влияние далеко не всех идей Маха было тормозящим, что в решающие моменты они во многих случаях стимулирующе действовали на развитие естествознания; это, по верному замечанию Гейзенберга, свидетельствует о глубокой противоречивости прогресса естественнонаучной мысли в классовом обществе.

Спор между Планком и Махом является наглядным примером теоретико-познавательных дискуссий о методе в новейшей физике. Спор, который обе стороны вели с язвительной остротой, не позволяет, однако, рассматривать его как борьбу между материализмом и идеализмом, что было бы слишком грубым упрощением. Планк выступает и против идей Маха, ничего общего не имеющих с идеализмом.

Так, он утверждал, что с точки зрения физики совершенно неприемлема «упорно защищаемая» Махом мысль о том, что относительности всех трансляционных движений – всех движений, при которых тело перемещается, не оборачиваясь вокруг своего центра тяжести, – соответствует также относительность всех вращательных движений. Именно эта «совершенно неприемлемая» идея стала одним из главнейших источников общей теории относительности; она оказалась ценной по меньшей мере в эвристическом отношении, что неоднократно подтверждалось самим Эйнштейном.

Уже по этой причине Эйнштейн не соглашался с безоговорочным осуждением Маха. Он считал критику Планка «в высшей степени несправедливой» и осудил огульное отрицание Планком всех попыток своего австрийского коллеги выяснить теоретико-познавательные основы физики. «Я и сегодня не могу еще постичь, – писал он Маху, – как Планк, которого я уважал больше, чем кого-либо другого, мог проявить столь малое понимание Ваших устремлений».

Первая мировая война оказалась для Планка, возглавлявшего ведущий немецкий университет, тяжелым испытанием. Он был неопытен в вопросах практической политики и действовал с позиции «благородной наивности», по меткому замечанию Лизы Мейтнер. При ясности побудительных причин собственных действий он чувствовал себя неуверенно, наблюдая борьбу крупной буржуазии за власть. Поэтому его политические прогнозы редко сбывались. Действительность, как сказал Лауэ, почти всегда оказывалась противоположной тому, о чем «пророчествовал» Планк. Об этом же свидетельствует Эйнштейн, утверждавший, что Планк понимает в политике «не больше, чем кошка в «Отче наш»».

Летом 1914 года в Германии начался разгул националистических страстей. Со светских и церковных кафедр войну приветствовали как своего рода освобождение. Евангелистский теолог Дибелиус в 1916 году писал: «Свершилось! Невыразимая духота последних июльских недель 1914 года была развеяна освободительной грозой. Начало войны отмечено знамением великого божественного откровения. Бог явился немецкому народу! Немецкий народ через грозовые тучи войны увидел пылающие глаза живого бога, устремленные с неба на землю. Он узрел божественное откровение!»

Профессора Берлинского университета, задающего тон среди учебных заведений Германской империи, в большинстве своем считали своим патриотическим долгом собирать остальных немецких ученых под знамена военного воодушевления. Особенно усердствовали представители гуманитарных наук. Ноне остались в стороне и естествоиспытатели. Известный химик Фриц Габер завоевал себе печальную славу изобретателя газовой войны и создателя химического оружия.

Под давлением обстоятельств летом и осенью 1914 года в высказываниях Планка стали встречаться мысли и слова, которые сегодня неприятно поражают. Он говорил о «вздымающемся к небу пламени священного гнева». Он приветствовал день объявления войны как день, в который немецкий народ «вновь обрел» самого себя. Он возносил хвалы студентам и молодым ученым, «целыми толпами» покидавшим аудитории и институты, чтобы добровольно вступить в армию, заявляя, что смерть на поле боя – «драгоценнейшая из наград», которые может получить молодой ученый.

Конечно же, Макс Планк поставил свою подпись под воззванием 93 немецких интеллигентов в октябре 1914 года, под этим печально известным свидетельством политической слепоты и беспомощности, о котором сатирик Карл Краус сказал, что до полной сотни подписавшихся не хватило лишь семи швабов (Игра слов: «Schwab» (разг.) – глупец.).

Подобно Рентгену и Эмилю Фишеру, Планк подписал это заявление, не ознакомившись предварительно с его содержанием. Впоследствии он глубоко сожалел об этом. В письме к Лоренцу он старается смягчить неприятное впечатление, которое произвела именно его подпись на многих ученых за границей. При этом он выразил надежду на то, что удастся уберечь сферу духовного и нравственного, которая лежит «по ту сторону борьбы народов».

Война для Планка была «мировым пожаром, разожженным стрелой молнии», которая ударила из «набежавших вдруг тяжелых политических туч». О социально-экономической подоплеке бойни народов, подготовленной империалистическими державами, Планк знал так же мало, как и большинство немецких профессоров. Он верил, что речь идет о справедливой борьбе в защиту святых ценностей нации.

Вскоре война, которую ученый благословлял с высоты академической кафедры, предстала перед ним во всей своей ужасающей реальности. В жестокой битве за Верден в мае 1916 года был смертельно ранен его старший сын.

Однако ни тяжелые личные переживания, ни картина продолжающегося безумного истребления людей не поколебали «патриотической» позиции Планка. В январе 1917 года – в разгар «брюквенной зимы», которая притушила пламя военного подъема среди широких масс, – он вновь выступил перед Академией с речью о немецкой чести, которую следует защищать, и о железной воле к победе. В апреле 1918 года, в дни празднования его 60-летия, снова вспоминали о «героях там, на фронте», которые борются за благо отечества.

Даже если принять во внимание, что Планк как представитель Берлинского университета и Прусской Академии наук был вынужден пойти на определенный компромисс с милитаристскими настроениями, то ничто не принуждало его через четыре года после бесславного заката гогенцоллерновской монархии в своем докладе на конференции естествоиспытателей в Лейпциге выражать сожаление о том, что княжеские фамилии лишились трона и что «блистательная сухопутная и морская оборона» сломлена.

Это было продумано и сказано в духе и стиле прошедшей эпохи и отчетливо показало, как глубоко укоренились в сознании великого ученого недобрые политические предрассудки немецкой буржуазии и как мало он – в отличие хотя бы от Эйнштейна – понимал смысл преобразований, начавшихся в мире после Великой Октябрьской социалистической революции.

Планк не создал своей «школы», как Зоммерфельд в Мюнхене или Борн в Гёттингене. Кроме собственно учебных часов, он мало занимался со своими студентами. После лекции и семинара, которые обычно проводились в утреннее время, он покидал главное здание университета, поскольку ни один слушатель не обращался к нему с вопросами.

«Получилось так, – отмечал Макс фон Лауэ, – что у Планка было относительно мало докторантов. Он ожидал от них самостоятельности, которую он проявил в собственной диссертации». Но если Планк мало вникал в формальную сторону процесса развития своих учеников, то все же он был умелым воспитателем научной молодежи.

«Много поколений выросло у меня на глазах, – говорил он в день празднования своего 80-летия, – и я имею право сказать, что многие ученики с большими процентами вернули мне то, что я сумел дать им. Я могу назвать много имен, но не хочу произвести впечатление, что ставлю одних выше, других ниже. Одно имя я все же хотел бы здесь назвать – это Макс фон Лауэ, мой ближайший ученик, ставший не только знаменитым физиком, но и моим близким и верным другом. И еще одно имя я хотел бы назвать; это имя стоит особняком: Мориц Шлик, который по завершении добротной диссертации по физике перешел в философию и позднее погиб в результате трагической случайности в Вене». Шлик, как известно, был основателем Венского кружка.

О Планке-лекторе интересное свидетельство оставил один из его слушателей: «Планк жил довольно далеко, в Груневальде, и ездил в Берлин по городской железной дороге. Его поезд часто шел параллельно с моим, который отправлялся из Шарлоттенбурга, и я мот тогда видеть Планка в купе, заполненном служащими и продавщицами, углубленного в подготовительные заметки к лекции. Во время лекции он не пользовался конспектом. Он никогда не допускал ошибок и не запинался. Очень редко доставал он заметки, бросив взгляд на доску, говорил «да» и снова прятал их. Он был лучшим докладчиком, какого я когда-либо слышал. У него не было никаких особых привычек, за исключением единственной: он клал перед собой параллельно два кусочка мела и, когда не писал, время от времени перекладывал их».

В последние годы своей преподавательской деятельности Планк обычно строго придерживался буквы учебников, которые составил постепенно из рукописей своих лекций. Его пятитомное «Введение в теоретическую физику», соответствовавшее пятисеместровому циклу лекций, получило всемирную известность и воспитало множество молодых физиков-теоретиков.

Наряду с этим следует назвать четыре следующих учебника, каждый из которых не раз переиздавался: ранняя работа – «Принцип сохранения энергии», «Лекции по термодинамике», «Теория теплового излучения» и, наконец, выпущенные в 1909 году в Нью-Йорке Колумбийским университетом «Восемь лекций по теоретической физике». Всем трудам Планка, по словам Эйнштейна, присущ «простой, истинно художественный стиль», так что при чтении его работ создается впечатление, что художническая потребность составляла один из сильнейших стимулов его творчества.

До осени 1926 года Планк был профессором Берлинского университета, затем он оставил свой пост. Его преемником стал Эрвин Шрёдингер. Руководство институтом принял уже в 1921 году Макс фон Лауэ. Но и после освобождения от своих обязанностей Планк продолжал активно участвовать в научной жизни университета. В 30-е годы его имя встречается в факультетских протоколах среди участников аттестационных и приемных комиссий и среди принимающих участие в испытательных лекциях.

Планк продолжал аккуратно посещать знаменитый коллоквиум в Институте физики на Рейхстагуфер. Он принадлежал к его постоянным участникам наряду с Лауэ, Эйнштейном, Шрёдингером, Нернстом, Габером, Отто Ганом, Лизой Мейтнер и Вильгельмом Вестфалем. Он всегда был так пунктуален, что по его появлению в аудитории можно было проверять часы. Лишь единственный раз, как сообщает Лауэ, Планк появился на четыре минуты раньше времени, что привлекло всеобщее внимание. Причиной было то, что он пришел после лекции, которую читал в другом городе, и на станцию Фридрихштрассе попал раньше, чем это бывало обычно, когда он пользовался городской железной дорогой.

Планк внимательно следил за развитием квантового учения, не принимая тем не менее в нем участия. Он с воодушевлением приветствовал работы Эрвина Шрёдингера по волновой механике, несмотря на то что ему было нелегко понять эту новую для него систему взглядов. «Я при этом очень надеюсь на стимулирующее влияние привычки, которая, как я уже нередко замечал, облегчает со временем употребление новых понятий и представлений», – писал он в мае 1926 года цюрихскому коллеге.

Отказавшись от преподавания, Планк посвящает свое время чтению публичных лекций. Темой их были обычно общетеоретические и философские вопросы. «Мировая картина новой физики», «Понятие причины в физике», «Физика в борьбе за мировоззрение», «О сущности свободы воли», «Религия и естествознание» – вот некоторые из наиболее известных тем. Все, кто присутствовал на подобных лекциях-докладах ученого, вспоминают о том, что они оставляли неизгладимое впечатление. Сохранившиеся звукозаписи передают потомкам верную картину его ясной и проникновенной манеры говорить.

Доклады Планка были изданы в томе «Физическое обозрение» в 1922 году и в 1933 году собраны в неоднократно переиздававшейся книге «Пути физического познания». Они представляют интерес для понимания его мировоззрения и свидетельствуют о том, что Планк, который был в первую очередь физиком, заслуживает внимания и как мыслитель-философ.

Подобно Эйнштейну, Планк считал, что между естествознанием и философией существует необходимое и неустранимое взаимодействие. Не следует полагать, говорил он, что можно «продвинуться вперед даже в самой точнейшей из естественных наук вовсе без мировоззрения». Мировоззренческая позиция любого исследователя решающим образом воздействует на направление его научной работы; результаты его исследования в свою очередь оказывают влияние на складывающуюся у него философскую картину мира. В естествознании тоже ведется борьба за мировоззрение, и физика в этой борьбе может стать очень острым оружием.

Под мировоззрением Планк понимал «веру», которая справедлива, даже если она не может быть научно доказана. Это мнение он высказывал неоднократно.

Так, в своей ректорской речи в октябре 1913 года в актовом зале Берлинского университета он сказал: «Для физики также имеет силу изречение, что нет спасения без веры, по крайней мере без веры в некоторую реальность. Только эта твердая вера и указывает путь творческому стремлению, только она дает точку опоры продвигающейся ощупью фантазии, только она в состоянии всякий раз ободрить мысль, усталую от неудач, и снова воодушевить ее».

И, возражая позитивистам, Планк добавил: «Тот, кто отвергает реальность атомов и электронов, или электромагнитной природы световых волн, или тождество теплоты и движения, тот никогда не впадет из-за этого в противоречие с логикой и фактами. Но ему не остается ничего другого, как пассивно следить за успехами физического познания».

В теории познания Планк был решительным «реалистом». Здесь его взгляды были близки диалектическому материализму. Учение о существовании независимого от сознания реального мира, которое он защищал уже в своем лейденском докладе, выступая против субъективно-идеалистического тезиса о мире как комплексе ощущений, он считал главной предпосылкой любого научного исследования. В одном из своих докладов он сказал: «Основной предпосылкой теоретической физики является существование реальных, независимых от чувственных ощущений процессов. Этой предпосылке необходимо следовать при любых обстоятельствах».

В духе философского материализма Планк подчеркивал, что физика занимается не описанием переживаний, но познанием реального внешнего мира. Естественную константу h он назвал «посланцем реального мира». В заключение одной из лекций он заявил, что физическая наука требует принятия реального, независимого от нас мира, «который мы, конечно, никогда не познаем непосредственно, но всегда можем воспринимать его лишь через посредство наших чувственных восприятий и опосредованных ими измерений».

Особенно отчетлива материалистическая позиция Планка в его теории науки. Здесь он резко выступал против позитивистского отрицания объективного познания природы: «Наука, которая принципиально лишает себя предиката объективности, сама себе выносит приговор». Но он не был согласен и с Эйнштейном, считавшим возможным познать природу посредством «чистого мышления».

Планк стремился доказать, что содержание физических законов никак нельзя вывести путем «чистого размышления», что здесь нет иного пути, кроме обращения к природе, собирания в ней возможно более многочисленных и многосторонних фактов, сравнения их и обобщения в возможно более простых и глубоких положениях – «одним словом, метода индукции». Прогресс всего физического познания, утверждал Планк, теснейшим образом связан с возрастанием точности физических инструментов и с техникой измерения, хотя эти факторы сами по себе, без сомнения, недостаточны.

Как естествоиспытатель, хорошо знакомый с историей своей науки и понимающий преходящий характер отдельных утверждений, Планк был противником любой догматизации научных результатов.

Фридрих Энгельс в «Анти-Дюринге» высмеивал притязания Дюринга познать «вечные истины». В 1913 году в своей речи при вступлении на должность ректора Берлинского университета Макс Планк предостерегал от гипостазирования достигнутого уровня познания и от признания «всего сообщаемого с кафедры» истиной в последней инстанции. «До тех пор пока существует прогресс в науке, остаются возможными временные ошибки. Кто дошел до того, что больше не ошибается, – говорил он студентам, – тот перестал и работать».

Однако при всей близости диалектическому материализму некоторых суждений Планка по вопросу о реальности внешнего мира и эмпирико-логическом строении научных теорий, характерных для его мировоззрения, его нельзя рассматривать как диалектического материалиста, хотя в некоторых пунктах он выступает как союзник этого учения. Не говоря уже о том, что мировоззрение рабочего класса, философией которого является диалектический материализм, было чуждо ему, и в своих взглядах на общество он не пошел дальше исторического идеализма, в его воззрениях на природу также немало недиалектических представлений. Прежде всего это касается его понимания причинности и соотношения необходимости и случайности.

Хотя Планк допускал, что возможна иная форма причинности, нежели классическая, он все же до конца – подобно Эйнштейну и Лауэ – защищал старый, механистический, по сути, детерминизм, в универсальности которого он был твердо убежден. Гейзенберг писал, что именно диалектические компоненты квантовой теории постоянно представляли для Планка наибольшую трудность. Макс Планк, давший своим открытием кванта действия одно из наиболее убедительных доказательств диалектики природы, был не в состоянии одобрить развитие и углубление открытых им диалектических положений. Статистическое толкование квантовой механики он рассматривал лишь как паллиатив.

Здесь отчетливо проявилась ограниченность естественнонаучного материализма, которым великий физик руководствовался в своей исследовательской работе. При этом Планк иногда высказывал глубокие диалектические идеи. Так, например, он говорил, что прогресс физики происходит не в результате постоянного развития, которое отвечает постепенному углублению и уточнению наших знаний, но что он совершается «взрывообразно». «Каждая вновь возникающая гипотеза представляет собою род внезапного извержения, прыжка в темноту».

Глубокое уважение вызывает высказывание Планка о сущности и роли религии. Ученый рассматривал эти вопросы в докладе «Религия и естествознание», который он в 1937 году читал во многих городах. Его выводы некоторыми слушателями и читателями впоследствии истолковывались как утверждение естествознания на религиозной основе, а он сам причислялся к богобоязненным естествоиспытателям.

Это было результатом непонимания. За несколько недель до смерти Планк сам заявил об ошибочности такого толкования его положений, что вызвало удивление не только многих теологов, но также и некоторых его друзей и учеников.

Некий регенсбургский вольнодумец письменно обратился к Планку, чтобы узнать, верны ли сообщения прессы о его переходе в католичество. Планк 18 июня 1947 года ответил, что, будучи с давних пор настроен религиозно, он в то же время не верит в персонифицированного бога, «не говоря уже о боге христианском». Этим он опроверг не только газетную ложь, которая, по сообщению Лауэ, очень сердила его, но одновременно разрушил легенду о том, что он воплощал в себе физика-христианина (см. факсимиле).

Это письмо недвусмысленно подтвердило, что Планк под религией понимал не общепринятую веру в бога. Это подтверждают и другие его высказывания. Религия для Планка – «вера в могущество разумных законов во вселенной». Как и Эйнштейн, он выступал за спинозовское понимание единой сущности бога и природы.

Лиза Мейтнер, которая на протяжении сорока лет была близким другом великого исследователя, подтвердила это в одном из писем: «Конечно, вера Планка не имела формы какой-либо специальной религии; но он был религиозен (в смысле Спинозы или Гёте) и всегда это подчеркивал. И поскольку он был правдивейшим человеком, за его словами должно было стоять глубокое чувство, которое на трагических рубежах его жизни служило ему большой поддержкой».

Пытаясь понять характер религиозности Планка, нельзя обойти вниманием 1937 год – время, когда ученый выступил с хвалой религии и с лозунгом «К богу!». В то время у него, как и у всех гуманистически настроенных немецких интеллигентов, были позади несколько лет горького опыта гитлеровской диктатуры. О том, насколько глубоко внутренне переживал Планк позорные деяния фашизма, свидетельствует его академическая речь на праздновании юбилея Лейбница в 1935 году. Он говорил о том, что все тяжелее «сегодня находить разумный смысл в направлении развития человечества». Нельзя не заметить этого чувства уныния и безнадежности, следы которого мы напрасно стали бы искать в его более ранних речах и работах.

Именно в эти годы фашистского варварства Планк объявил религию основой нравственной деятельности людей и стал одним из наиболее активных членов церковного совета общины Груневальд. Очевидно, это было не признанием определенного мировоззрения, но прежде всего выражением внутреннего протеста против бессмысленности и аморальности, ставших государственной доктриной. Лозунг Планка «К богу!» имел антифашистское содержание, он был призывом к духовному сопротивлению.

Последние десятилетия в жизни знаменитого физика были омрачены глубокой заботой о будущем немецкой нации и о дальнейшем существовании немецкой науки. Возглавляя Общество кайзера Вильгельма и Берлинскую Академию наук, Планк занимал ответственные в научном и политическом отношении посты. «Оружие немецкой науки отточено остро», – сказал он в преддверии гитлеровской диктатуры в одной из бесед по радио и добавил, что задачей всех немецких ученых является забота о том, чтобы это оружие не ржавело. Ему предстояло увидеть, к каким тяжелым последствиям привело выполнение этой задачи.

Планк был буржуазно-националистически настроенным немцем. Он никогда не примыкал к левому крылу буржуазии, как Эйнштейн, но в то же время его нельзя причислять к велико-германским профессорам типа археолога Виламовиц-Мёллендорфа. По его собственному утверждению, он принадлежал к членам Немецкой народной партии вплоть до ее роспуска. По своему образу мыслей Планк не мог стать сторонником «национал-социалистов», хотя он и не понимал во всей глубине ложности пути, по которому они повели народ. Он не одобрял их политических принципов и осуждал их методы, в особенности преследование ученых по расовым или мировоззренческим причинам.

Всем своим поведением, подчеркивал Лауэ, Планк «утверждал государственность». Его сознание формировалось под влиянием этики Канта и гегелевской философии с их обожествлением прусского государства как осуществленной нравственной идеи. К этому присоединились традиционные представления о долге покорности властям. Подобная позиция должна была повлечь за собой тяжелую душевную борьбу перед лицом обстоятельств, которые складывались в немецком государстве после захвата власти фашистами.

В беседе с Гитлером весной 1933 года Макс Планк пытался противодействовать массовому увольнению ученых еврейской национальности. Об этой аудиенции в период нацизма появились различные, противоречащие друг другу публикации. Достойно похвалы, что ученый на последнем году жизни сам дал подробное описание этой встречи. Хотя со времени встречи тогда прошло уже 14 лет, но при твердости его памяти и бесспорном правдолюбии можно, видимо, не сомневаться в точности его рассказа, хотя он также неполон.

Рассказ Планка был опубликован в 1947 году в «Физических листах» под заголовком «Мой визит Адольфу Гитлеру». Планк писал: «После захвата власти Гитлером я должен был как президент Общества кайзера Вильгельма засвидетельствовать свое почтение фюреру. Я считал, что должен использовать это обстоятельство, чтобы замолвить слово за моего коллегу, еврея Фрица Габера». Далее Планк с бесстрастной объективностью повествует о том, как все его попытки прибегнуть к разумным доводам разбились о стену непонимания. Читая этот потрясающий документ новейшей истории духовной жизни Германии, мы убеждаемся, что эта встреча не могла иметь иного конца, чем тот, о котором пишет Планк: «... он не стал отвечать, перешел к общим фразам и, наконец, заключил. «Говорят, у меня иногда бывает нервная слабость. Это заблуждение. У меня нервы как сталь». При этом он вцепился в собственные колени, начал говорить все быстрее и быстрее и так бушевать, что мне не оставалось ничего иного, как замолчать и проститься».

В «дело Эйнштейна» Планк не вмешивался. Когда в прессе появились первые сообщения об антифашистских высказываниях Эйнштейна, он был на пути в Италию и не захотел прерывать свое путешествие. Из Мюнхена он в письме посоветовал Эйнштейну добровольно выйти из Академии, чтобы обеспечить себе достойное завершение академической деятельности и оградить своих друзей от «великого множества неприятностей». Одному из своих берлинских коллег Планк признавался, что формальный процесс по исключению Эйнштейна принесет ему тягчайший конфликт с собственной совестью. Несмотря на то что в политическом отношении его разделяла с Эйнштейном бездонная пропасть, писал он, он совершенно уверен, что грядущая история будет чтить имя Эйнштейна как одно из самых блистательных имен Берлинской Академии наук.

Когда писались эти слова, Эйнштейн уже заявил о своем выходе из Академии. Своим личным присутствием в Берлине Планк ничего не мог бы изменить в «деле Эйнштейна». Но он, вероятно, сумел бы устроить расставание великого физика с местом его многолетней деятельности в более достойной для Академии форме. Письмо из Сицилии, написанное в середине апреля 1933 года, свидетельствует о том, что Планк не избежал угрызений совести. Он с полным основанием опасался, что «дело Эйнштейна» не будет принадлежать к славным страницам в истории Академии, так как значение творца теории относительности в науке было «трудно переоценить».

Свое моральное упущение Планк постарался исправить заявлением, которое он сделал по возвращении из путешествия перед Берлинской Академией наук 11 мая 1933 года. Оно было занесено в протокол как завершающее дискуссию по поводу выхода Эйнштейна из Академии.

«Я полагаю, что выражаю мысли как моих коллег по Академии, так и подавляющего большинства немецких физиков, – заявил Планк, – когда говорю: господин Эйнштейн не только один из многих выдающихся физиков, господин Эйнштейн – это физик, работы которого, опубликованные в нашей Академии, были столь большим вкладом в физическую науку нашего столетия, что значение его можно сравнить только с достижениями Иоганна Кеплера и Исаака Ньютона. Я считаю необходимым сказать это прежде всего для того, чтобы потомки не подумали, что коллеги господина Эйнштейна по Академии были не в состоянии в полной мере постичь его значение для науки».

Эти слова были сказаны и занесены в протокол заседания в то время, когда «народные» листки в Германии оплевывали «еврея Эйнштейна» как предателя родины и поносили его как большевика. Накануне заседания банды СА жгли на площади Оперы книги прогрессивных поэтов и ученых. Это происходило лишь в нескольких шагах от места заседания Академии.

О твердости характера «подавляющего большинства немецких физиков» Планк, видимо, был не слишком высокого мнения. Когда Отто Ган весной 1933 года спросил его, не попытаться ли устроить протест примерно тридцати известнейших немецких ученых против увольнения их коллег евреев, Планк ответил с горечью: «Если вы сегодня соберете тридцать таких господ, завтра придут сто пятьдесят, говорящих обратное, потому что они хотят получить места других».

Заслугой Макса Планка является, по существу, и состоявшееся в Берлине в январе 1935 года чествование памяти известного химика Фрица Габера, антифашиста и политического изгнанника, умершего за год до этого в Швейцарии. Планк настоял на этом мероприятии, несмотря на то, что профессорам немецких университетов и высших школ и членам Общества немецких химиков было официально запрещено принимать в нем участие. «Я устрою это празднование, если, конечно, меня не заберут в полицию», – заметил он Лизе Мейгнер. «Все удивлялись Планку, у которого хватило мужества провести чествование», – писал Отто Ган в своих воспоминаниях.

Таким образом, Планк на деле доказывал антифашистский характер своих взглядов. Это способствовало тому, что авторитет немецкой науки среди гуманистически настроенных ученых за границей не был утрачен до конца во времена «третьего рейха».

Не удивительно поэтому, что физик-нацист Штарк поносил Планка, так же как и Лауэ и Гейзенберга, называя его «белым евреем». В 1938 году Планк вынужден был оставить пост президента Берлинской Академии наук.

Вторая мировая война очень тяжело задела ученого. Его сын Эрвин, состоявший на дипломатической службе, 20 июля 1944 года был арестован как соучастник заговора графа Штауффенберга и в январе 1945 года казнен, несмотря на просьбы о помиловании своего знаменитого отца. «Меня лишили моего ближайшего и лучшего друга, – писал Макс Планк в начале февраля 1945 года Арнольду Зоммерфельду и добавлял, – я стараюсь собрать все силы, чтобы свою будущую жизнь заполнить разумной, честной работой».

Дом Планка в Берлин-Груневальде сгорел во время англоамериканского воздушного налета в феврале 1944 года. Все оставшиеся там книги и рукописи погибли, и среди них дневник, который исследователь пунктуально вел в течение десятилетий невосполнимая потеря для истории науки Во время одной из лекционных поездок Планк попал под бомбежку, разрушившую Кассель, и сам пробыл несколько часов в засыпанном бомбоубежище.

В последние месяцы войны Макс Планк и его жена нашли гостеприимный прием в поместье Рогетц, расположенном на Эльбе близ Магдебурга. В апреле 1945 года эта область стала местом сражения между наступающими войсками союзников и остатками гитлеровского вермахта. 80-летний ученый вместе с другими жителями местечка укрывался в ближайшем лесу. По возвращении в деревню супруги Планк провели две недели в семье молочника. В середине мая американцы доставили физика и его жену на автомобиле к родственникам в Геттинген.

Здесь исследователь написал свою «Научную биографию» и снова приступил к деятельности лектора. Новой актуальной тематикой стала борьба против злоупотребления освобожденной энергией атома. Планк поднял свой голос, предостерегая от применения атомных бомб: «Нельзя не принимать во внимание опасность самоуничтожения, угрожающую всему человечеству, в том случае, если будущая война будет вестись с применением большого числа таких бомб: никакая фантазия не в силах нарисовать последствия. Убедительнейшим аргументом в пользу мира являются 80000 мертвых в Хиросиме, 40000 мертвых в Нагасаки. Этот призыв относится ко всем народам, и прежде всего к государственным деятелям, отвечающим за их судьбы».

В последний раз знаменитый ученый выступал перед студентами в марте 1947 года в аудитории Физического института университета в Бонне. Он вновь избрал предмет, который занимал его на протяжении всей жизни: «Смысл и границы точной науки». Заключительная часть доклада отражает особенности душевного склада Планка и звучит почти как духовное завещание.

«Единственное, на что мы с уверенностью можем претендовать как на нашу собственность, – сказал Планк, – высшее благо, которое у нас не может отнять никакая сила в мире и которое способно принести нам ни с чем не сравнимое счастье, это сознание честно выполненного долга. Тот, кто имел счастье принимать участие в создании точной науки, обретет высшее удовлетворение и внутреннее спокойствие в сознании, что он исследовал исследуемое и спокойно уважал неисследованное».

Признанием антифашистских заслуг Макса Планка и свидетельством уважения тяжелой личной жертвы, которую он вынужден был принести во времена фашизма, явилось приглашение летом 1946 года в Лондон и Кембридж, где он должен был принять участие в праздновании 300-летия со дня рождения Ньютона. В военном самолете он был доставлен из Гёттингена в Лондон.

Незадолго до этого Планк опять вступил на пост председателя Общества кайзера Вильгельма по поощрению наук, президентом которого он был с 1930 по 1937 год. В его честь и с его согласия общество летом 1947 года было переименовано в Общество Макса Планка. Во главе его стал Отто Ган.

До последнего мгновения великий физик принимал участие в научной жизни. «Когда я после долгого перерыва вновь увидел его в июле 1947 года, – рассказывал его бывший ассистент Ламла, позднее издатель журнала «Натурвиссеншафтен», – немногим больше, чем за два месяца до его смерти, он сидел (это было между восемью и девятью часами вечера) на софе, перед ним стоял стаканчик вина и он с наслаждением курил сигару; уже сгорбленный и не такой бодрый, как раньше, он все же внимательно следил за разговором и время от времени вставлял меткие замечания». До последнего дня, как сообщают друзья, он ежедневно, как и раньше, один час играл на рояле.

Макс Планк умер 4 октября 1947 года в Гёттингене, полугода не дожив до девяноста лет.

В апреле 1958 года научный мир праздновал его столетний юбилей. Почтить память ученого в Германии собрались его прежние ученики: Макс фон Лауэ, Лиза Мейтнер, Джеймс Франк, Густав Герц, Вильгельм Вестфаль, а также известные естествоиспытатели, которые были близки Планку лично или продолжали его дело, в их числе Отто Ган и Вернер Гейзенберг. Это научное мероприятие памятно еще и тем, что здесь Гейзенберг впервые изложил перед международной аудиторией свою теорию элементарных частиц и обосновал свою «мировую формулу».

Ленинградский физик, академик А.Ф. Иоффе, от имени Академии наук Советского Союза передал ту часть личной библиотеки Планка, которая в последние годы войны находилась в Цойтене и в 1945 году была спасена советскими войсками. Собственность великого немецкого ученого возвратилась на его родину. Она хранится в музее Макса Планка в Магнусхаузе на Купферграбене в Берлине, в помещении Физического общества Германской Демократической Республики.

В своем выступлении Иоффе напомнил о том, что Планк в 1925 году приезжал в Ленинград на празднование 200-летия Российской Академии наук. Высказывания, сделанные им тогда, были продиктованы стремлением к установлению тесных дружеских отношений между немецкими учеными и ученым» Страны Советов.

Об этом посещении Планком Советского Союза упоминалось и в приветствии Академии наук СССР, направленном по случаю 100-летия со дня рождения Планка Германской Академии наук и Физическому обществу ГДР. В нем говорится: «Макс Планк – почетный член Академии наук СССР – был другом советской науки. Его посещение нашей страны расширило круг личных друзей Планка в Советском Союзе и способствовало развитию традиций дружбы и сотрудничества ученых Германии и ученых нашей страны – традиций, которые были заложены Лейбницем, Эйлером, Ломоносовым и продолжены и развиты в течение двух с лишним веков».

Научная деятельность Макса Планка решающим образом содействовала развитию теоретической физики. Его открытие положило начало процессу интеграции в естествознании и прежде всего прочно соединило атомную физику с химией; оно также глубоко и плодотворно воздействовало на технику.

Теоретико-познавательные исследования Планка служили защите и укреплению «реалистического», то есть по своей сущности материалистического, взгляда на природу, который во многом тесно соприкасался с диалектическим материализмом. Если знаменитый физик и не всегда был прав в философских спорах, то все же он своими дискуссионными мировоззренческими выступлениями внес существенный вклад в борьбу против субъективно-идеалистических течений в физике и философии естествознания нашего времени.

Планк был одной из самых цельных личностей среди ученых нашего времени. Это подтверждают все, кто знал его лично. Так, Лиза Мейтнер, выступая в Магнусхаузе с юбилейной речью по случаю 100-летия со дня рождения Макса Планка, сказала: «Он обладал внутренней чистотой убеждений и прямотой, которые соответствовали его внешней скромности». Макс Борн, приглашенный по инициативе Планка в Берлинский университет и четыре года проработавший там, заметил в 1920 году в письме Эйнштейну, резко отклоняя недоброжелательную оценку характера Планка, данную одним иностранным физиком: «Можно быть, конечно, другого мнения, чем Планк, но сомневаться в его справедливом, благородном характере может только тот, кто сам не имеет никакого». Эйнштейн в 1918 году одной фразой охарактеризовал свои отношения с основателем квантовой физики: «Жить рядом с Планком – это радость».

Есть ученые, выдвинувшие много гениальных идей и совершившие множество великих открытий. Альберт Эйнштейн и Давид Гильберт принадлежат к их числу. Максу Планку, многие работы которого были ценным вкладом в науку, удалось за свою долгую жизнь исследователя совершить лишь единственное эпохальное открытие: открытие элементарного кванта действия. Но оно оказалось столь фундаментальным и имело такие важные последствия для всего естествознания, что его имя стало в ряд с величайшими именами в истории науки. «Пока существует естествознание, – сказал Макс фон Лауэ, – оно будет заботиться о том, чтобы имя Планка не было забыто. Мы гордимся, что он был немцем!»

 

Альберт Эйнштейн

Оглавление

 

Дата публикации:

18 июня 2001 года

Текст издания:

Фридрих Гернек. «Пионеры атомного века».

Дата обновления:

20 июля 2001 года

Электронная версия:

© НиТ. Раритетные издания, 1998



В начало сайта | Книги | Статьи | Журналы | Нобелевские лауреаты | Издания НиТ | Подписка
Карта сайта | Cовместные проекты | Журнал «Сумбур» | Игумен Валериан | Техническая библиотека
© МОО «Наука и техника», 1997...2013
Об организацииАудиторияСвязаться с намиРазместить рекламуПравовая информация
Яндекс цитирования