Законы Паркинсона

Сирил Н. ПАРКИНСОН

О гениальности

Честности и способностей – если они сочетаются с преданностью делу, энергией и тактом – обычно бывает вполне достаточно, чтобы гарантировать успех в деловом мире. Но время от времени мы слышим, как какого-то абсолютно выдающегося деятеля промышленности или торговли провозглашают гением. Гений в промышленности – это, как правило, инженер или изобретатель, Брюнель или Маркони, о котором, правда, не скажешь, что главное для него деловая сторона. Но случается, что гениальность проявлялась и в деловом мире: взять, к примеру, Лоренцо Медичи или Томаса Грешема. Сфера торговли, как нам известно, довольствуется талантами средней руки, но гению нашлось бы место и в ней. А вот всегда ли он это место получает? В наше время, сталкиваясь с явно неразрешимой проблемой, мы срочно образуем специальный комитет или, в лучшем случае, назначаем человека известного и опытного, чтобы с ней разобраться. Но отдельные проблемы может решить (если они вообще разрешимы) только гений. А потому умение распознавать гениальность, когда она нам встречается, для нас настоятельно необходима. Слишком уж мало ее в наличии. Из всех пустых затрат в нашем безобразно расточительном мире самая чудовищная – это трата талантов, близких к гениальности. Отчасти это результат паники среди посредственностей, а отчасти – нашего неумения узнавать гениальность.

Чтобы сократить напрасные расходы, нужно прежде всего ответить на вопрос: что такое гениальность? Мы утверждаем, что тот мужчина (или женщина) гениален, кто сочетает в себе выдающиеся способности с даром предвидения. Но что такое тогда способность и чем она отличается от мастерства или умения? Мы все согласны, что человек, который справляется с тем, что другим недоступно, – играет на виолончели, чинит телевизоры и автомобили или пишет передовицы для популярной газеты – обладает умением. Способность же, напротив, выражается в том, что он организует и направляет умение других, дирижируя оркестром, заведуя гаражом или редактируя журнал. Люди бывают более или менее способные, и особых успехов достигают те, кто делает отлично то, что другие делают хорошо. Человек умелый часто не в состоянии объяснить, как ему это удается, способный же человек почти всегда превосходный учитель. Под руководством способного наставника члены его команды точно знают, что они должны делать, когда, как и почему. Самое серьезное испытание – это готовность и умение объяснять так, чтобы у людей появилась уверенность в себе, которая и ведет к успеху.

Способный человек обратит на пользу все, что ему дано: ситуацию, людей, обстоятельства и материалы. Работая с людьми, которых он понимает, и вещами, в которых разбирается, он знает ответы на любой вопрос. Постановщик оперы, имея в своем распоряжении театр, нанимает плотников, декораторов, электриков. Он набирает труппу и проводит репетиции, руководит одновременно работой режиссера, дирижера, художника по костюмам и суфлера, объединяя тем самым усилия и мастерство множества людей. Кульминации этот великий труд достигает в день премьеры, когда занавес вздымается вверх. Успех – это результат решимости, упорства, опыта, энергии и такта. В начале у постановщика были только сценарий, партитура, несколько талантливых исполнителей и подходящая сцена; в итоге мы имеем оперу. Вполне возможно, что он и сам не лишен таланта, но больше всего мы ценим в нем способность собрать нужных людей в нужном месте и в нужный срок. Его задача в первую очередь чисто организационная. Эти же способности необходимы для проведения выставки или конференции, организации праздничной процессии или похорон. Каждое из этих занятий по-своему сложно, имеет свои тонкости, и только организатор может справиться с ними, определить порядок, время и место. Эта задача действительно требует немалых способностей.

Дар предвидения – полная противоположность способностям. Обладающий им человек может вообразить то, чего никто не видит и чего, возможно, просто не существует. Его воображение рисует четкий, ясный живой образ. Он может быть чем-то зловещим, но чаще всего это нечто идеальное: город, симфония, изобретение, утопия. Воображаемый образ далек и недосягаем, и провидец оказывается перед необходимостью найти обратный путь в сегодняшний день из мира, созданного его воображением. Для человека, обладающего даром предвидения, критическим испытанием является неспособность – отнюдь не нежелание что-либо объяснить. Видение нельзя описать или проанализировать. Жанна д'Арк, сознавая свою правоту, могла только объяснить, что исполняла волю небес. Между человеком со способностями и провидцем та же разница, что между исследователем и изобретателем. Исследователь приступает к делу тогда, когда начало уже положено. Опираясь на известные факты и существующие теории, он нащупывает следующую ступень лестницы, ведущей в неизвестность. Настоящий ученый доволен, даже если ему удается сделать лишь один шаг. Изобретатель же сначала представляет себе конечную цель, а потом уж пытается вернуться к исходному положению. В теории содружество способностей с предвидением может творить великие дела. На практике же оказывается, что люди со столь противоположным складом ума редко могут сотрудничать. Практичный человек и эксцентричный мечтатель не сойдутся между собой. Один может заработаться до смерти, другой – умереть с голоду. Нет, ни тот, ни другой не гении, а один из них чаще всего сумасшедший.

Гений – это человек, в котором эти два противоположных качества удивительным образом сочетаются. У него есть предвидение, дающее ему возможность определить свою цель, и выдающиеся способности, позволяющие ему изыскать средства для ее достижения. Путь ввысь оттуда, где он находится, и путь назад оттуда, куда он стремился, пересекаются. Это и есть гениальность, какой были наделены Авраам Линкольн и Уолт Дисней. В них видим мы черты мечтателя, оттененные поэзией и юмором, что может навести на мысль о неудаче. В каждом также очевиден практический ум, который привел их к успеху. Мы знаем, как подчас критическая ситуация в масштабе всей страны порождала дар предвидения у человека, чьи способности давно были всеми признаны. Есть и другие случаи, когда мечтатель обретал «почву под ногами» в политике, торговле или военном деле. Некоторые из нас убеждены, что свершения возможны лишь как результат усилий коллектива, а не гения-одиночки. Возможно, в каких-то областях науки это и так, но в промышленности и торговле – в высшей степени маловероятно. Там, как и в живописи, музыке, литературе и театре, величайшие достижения суждено совершить величайшим из людей.

Если нам нужны гении, и много, логично задуматься, как бы наладить их производство. Воспитать гения невозможно, весьма проблематичной представляется и возможность вывести его генетическим путем. Все, что мы можем сделать, – это увеличить арифметическую вероятность появления гениев, обязавшись в то же время не тратить впустую тех, что у нас уже есть. Как этого достичь? Вероятность появления дара предвидения у способного человека или развитие способностей у мечтателя тем больше, чем больше среди нас тех и других. Но для достижения других результатов необходимы в корне другие условия. Для того чтобы общий уровень способностей поднять еще выше, так, чтобы на этом фоне выделялись отдельные выдающиеся личности, нужна стабильность. Предвидение же стимулируется конфликтом. Поэтому в обществах, наиболее интенсивно порождавших гениев, идейные расхождения сочетались с единообразием представлений об уровне развития личности. Таким обществом была Англия времен Елизаветы I, взлелеявшая гений Шекспира и Фрэнсиса Дрейка, каждый из которых – прекрасный пример союза способностей и предвидения. И Шекспир, и Дрейк намного превышали достаточно высокий средний уровень. Гений Шекспира расцвел на фоне поколения людей, отлично творивших стихи и прозу. Дрейк доказал свое превосходство перед поколением, сочетавшим предприимчивость с мастерством и упорством. Но в мире, где царило согласие, когда речь шла о достоинствах белого стиха и артиллерии, навигации и мадригалов, во всем остальном согласия было мало.

И тем не менее не стоит преувеличивать контраст между уровнем технических достижений и расхождениями по поводу господствующих убеждений. Отблески этого конфликта можно найти в жизнеописаниях Пьера Абеляра, Жанны д'Арк, Эразма Роттердамского, Леонардо да Винчи, Исаака Ньютона, Иоганна Себастьяна Баха, Моцарта, Нельсона, Дарвина, Линкольна, Эйнштейна и Ганди. Но не нужно думать, что отсутствие таких расхождений означало бы отсутствие гениальности. Если конфликт длится столетие, других предпосылок для гения или бездарности может и не потребоваться. Но бесспорное условие – это высокий средний уровень, на который обычно (хотя и необязательно) опирается гений. Дело в том, что хотя мы и признаем, что противоречия могут оказывать стимулирующее воздействие и что отсутствие их (как, например, в Китае) ведет к унылому конформизму, у нас есть еще более веские основания полагать, что гений часто действительно поднимается на плечах других.

Обратимся к примерам елизаветинской прозы, чтобы продемонстрировать тот высокий уровень, что дает гению возможность вознестись еще выше:

«Если я в чем-то послужил своей стране и поставил ее интересы выше своих собственных, от признания моих заслуг мне не больше пользы, чем моряку, потерпевшему кораблекрушение, от наступившего солнечного дня, и не больше вреда, чем тому, кто достиг гавани, – от свирепой бури».

«Из тех же отдаленных веков дошли по нас сведения о многих изобретениях, какими пользуемся мы и теперь, хотя имена их творцов канули в Лету. У этих веков были свои законы, свои цари и знать, военное искусство, мореплавание и все необходимые ремесла.»

«... Не станем льстить читателю учтивыми речами, чтобы не сочли нас глупцами, пишущими вздор».

«Нельзя по-другому объяснить этот нелепый мир, как постигнув, что перемена в человеческих судьбах на этой великой сцене есть не что иное, как перемена платья на сцене малой...»

«Пусть каждый ценит свою мудрость, как ему угодно. Пусть богач считает глупцами всех, кто уступает ему в изобилии богатства, пусть жаждущий мести пренебрегает всеми, кто не растоптал своих противников, а политик – теми, кто не продает своих убеждений. Когда же мы гонимые всеми ветрами, приближаемся к гавани смерти и, бросая якорь, которому не подняться вновь, завершаем свое житейское плавание, к нам снова возвращаются наши раздумья. Суровые и печальные мысли, которые мы гнали от себя в здоровье и благополучии, сторицей воздают нам теперь за безмятежно прожитые дни. Только теперь поражают нашу душу ужасные слова: Бог поругаем не бывает».

«... Одна только смерть может привести человека к познанию самого себя. Гордым и надменным она показывает все их ничтожество и, смиряя их мгновенно, заставляет плакать, жаловаться, каяться и даже ненавидеть прошедшее счастье. Она изобличает нищенство богачей. Прекраснейшим она показывает в зеркале их уродство и гнусность, и они сами признают это».

«О красноречивая, справедливая и могущественная смерть! Ты убедила того, кто не внимал никому; ты совершила то, чего никто не посмел совершить; ты с презрением изгнала из этого мира того, пред кем он заискивал. Ты собрала воедино все беспредельное величие, гордость, жестокость и честолюбие человека и положила им предел двумя краткими словами: Hic jacet».

Читатель, мало знакомый с литературой елизаветинской эпохи, может приписать первый отрывок о шторме и кораблекрушении сэру Фрэнсису Дрейку, второй и третий – Фрэнсису Бэкону, четвертый – о театре – Шекспиру (он перекликается с известным монологом «весь мир – театр»), пятый – какому-нибудь епископу и шестой – сэру Уолтеру Рэли, чьи знаменитые слова о смерти, написанные в ожидании смертной казни, всем хорошо известны. На самом деле все эти отрывки взяты из «Всемирной истории» Уолтера Рэли. Он не был выдающимся мореплавателем, не много преуспел как политический деятель и мало известен как писатель. В настоящее время его никто не читает. И все же мы должны признать, что писать он умел так, как дано не каждому из нас. Совершенно очевидно, что уровень, который суждено было превзойти Шекспиру, был достаточно высок.

Возьмем другой пример, на этот раз поэтический:

Кто алчет в жизни сей лишь подвигов одних,
И сил, и благ земных не пощадит для них,
Кто почесть заслужить всем сердцем уповает,
Тех к цели верен путь, и слава их венчает.

Может быть, написано это и не так хорошо, но все же вполне со знанием дела. Автор – сэр Фрэнсис Дрейк – все свое образование получил на борту корабля.

Обратимся теперь к величайшей – во многих отношениях среди елизаветинцев фигуре: самой королеве. Что представляет собой ее проза?

«Что толку в рассудке, если он изменяет человеку, когда ему всего нужнее? Делайте то, что вам приказывают, и оставьте рассуждения для собственных дел. В одном был дан вам точный приказ, и вы его не выполнили, в другом приказа не было, но вы действовали; более того, вы воспользовались моими словами, и это может обязать меня уступать больше, чем я должна или желала бы. Я уверена в вашей преданности долгу, но не терплю такого ребячества».

Как высказалась она в критический момент своего царствования, когда Испанская Армада была у берегов Англии?

«Вы можете быть уверены: я со своей стороны нимало не сомневаюсь, что эта тираническая, гордая и безумная попытка будет не концом, но началом погибели короля, который совсем не по-королевски, среди мирных переговоров, начал эту несправедливую войну. Задумав сокрушить, он возвеличил меня и так омрачил этим блеск своего величия, что обрек на позор всех, кто пожелал бы выступить его союзниками».

В таких словах упрекает она Генриха IV Французского, которому оказывала поддержку:

«Мы не ожидаем ничего, кроме худшего, от наших врагов; но вот мы видим, что наши друзья обходятся с нами как враги: в чем же тогда разница между ними? Меня изумляет, что тот, кто столь многим обязан нам за помощь в нужде, такой низостью платит своему верному другу. Уж не думаете ли вы, что кротость, присущая моему полу, помешает мне возмутиться таким оскорблением? Моя королевская кровь не позволила бы мне выносить то обращение, какое вы позволяли себе последние три месяца, даже от могущественнейшего из властителей в христианском мире. Не прогневайтесь, если я прямо скажу вам: коль скоро вы так обходитесь со своими друзьями, они не придут к вам на помощь, когда она будет всего нужнее вам».

У королевы, которая умела так писать, должно было быть немало подданных, кто мог выразить себя в поэзии и в прозе, немало славных капитанов на суше и на море. Много ли сегодня найдется писателей, владеющих пером так, как елизаветинцы владели шпагой? Да и редко кто из нас, кстати, может соперничать в воинской славе с елизаветинцами, добывшими себя славу пером. Вот почему лучшие из лучших в ту эпоху и были гениями.

Да, масса должна быть очень хороша, чтобы кто-то один оказался превосходным. Если допустить, что мы можем сегодня назвать сотню очень способных промышленников, столько же композиторов, инженеров-строителей и писателей, то есть шанс, что среди них есть гений. Если же найдется тысяча исключительно способных адвокатов или художников, этот шанс возрастает в десять раз. В действительности он будет еще выше, поскольку условия соревнования жесткие, а именно соперничество требует окончательного усилия, возносящего гения на высоту, которой способному человеку достичь не дано.

Мы уже говорили: поле, на котором взрастает гениальность, должно быть большим, поскольку на небольших изолированных участках почва, как правило, неблагодатна. Легко быть лучшим композитором в маленькой группе музыкантов-единомышленников. Небольшая заслуга быть самым эксцентричным в кругу эксцентричных архитекторов. Не так уж трудно быть первым в излингтонской группе абстракционистов-нон-зкзистенциалистов, работающих с шерстью, гравием, медной проволокой и сахарной глазурью (если допустить, что такая группа существует). Быть самым непонятным среди поэтов, известных своей туманностью, еще не значит именоваться классиком. Пусть вы единственный создатель музея, выстроенного в форме штопора. Пусть он – лучший в своем роде, но он же и худший, он же и средний. Пусть вы единственный строитель, чей материал – цветное стекло, а ваши произведения понятны только вашим ученикам. Но дело в том, что в каждом этом случае отсутствует дух соревнования, которому обязан своим существованием шедевр. Успех достается легко, если поле деятельности убого.

А потому мы все играем такую важную роль в развитии гения. Не кто иной как мы создаем высокий средний уровень.

Если этот уровень снижается из-за отсутствия усилий с нашей стороны, его легко становится превзойти. Тому, кто это осуществит, победа достанется дешево, и он сможет спокойно почивать на лаврах. Помешать этому могут лишь те, кто идет по пятам, посягая на его успех. Спортивный рекорд побивается в условиях жестокого соревнования и, как правило, одним из самой многочисленной команды энтузиастов. То же происходит в деловом мире, в политике и в искусстве. Лишь если многие на высоте, один поднимается еще выше. И только он нам и нужен, никакая бездна бездарностей его не заменит. А значит, условие для гениальности – повысить средний уровень. Достигнув этой отметки, мы переходим к следующей задаче – узнать гения, когда тот встретится. Эта книга начиналась с описания мышеловки на меху, экономической западни, в которую затянуло наше общество. Если из этой западни и есть выход, найти его по силам лишь гению. И эта последняя глава – всего лишь скромный вклад в поиски гения. Пусть она не решит проблему целиком – по меньшей мере укажет путь.

Закон вакуума

Оглавление

Дата публикации:

11 июня 2001 года

Текст издания:

Сирил Норткот Паркинсон. Законы Паркинсона: Сборник: Пер. с англ. / Сост. и авт. предисл. В.С. Муравьёв. – М.: Прогресс, 1989.

Дата обновления:

11 июня 2001 года