N-T.ru / Текущие публикации / Мир, в котором мы живем

Мир как большая гонка

Юрий БИГЛОВ

6. Окончательный диагноз великому покойнику

Уже довольно много времени прошло от краха советского социалистического государства, а всё нет окончательного диагноза, фиксирующего суть его болезни и причины смерти.

Одни утверждают, что СССР и сейчас живее всех живых, и просто враги его куда-то спрятали. Нужно побить врагов, и СССР найдется чудесным образом.

Для московских специалистов по рыночной экономике нет такого вопроса. Они всегда считали существование советского социалистического государства недоразумением, ошибкой исторического процесса. Скорее, они склонны исследовать причины возникновения СССР, а не его краха.

Для многих людей во всем мире исчезновение СССР с карты мира было избавлением от ужасной неопределенности. Привыкшие соотносить затраты с результатом они, затаив дыхание, гадали: если народ идет на такие грандиозные жертвы, то каков же должен быть выигрыш? И вот оказалось, что выигрыша нет.

Для российских предприимчивых людей сейчас время действовать, а не рассуждать. Деньги плывут в руки, голову не поднять.

Но ведь нужно понять механизм катастрофы. По крайней мере, это необходимо, чтобы исключить спекуляцию недобросовестных людей. Нельзя допустить, чтобы не были подведены итоги великого (по целям и затратам) эксперимента.

Но, может быть, вам и так всё ясно? Просто, Бога забыли. Так ведь нет, как только исчезли партийные комитеты, выяснилось, что почти все оставались верующими людьми. Значит, СССР развалился и не тогда, когда вспомнили о Боге. Были более земные причины.

Я видел весь процесс. Год за годом мы жили богаче. Соревновались со всем миром. А разрыв в эффективности хозяйства не сокращался. Мне пришлось работать на оборонных предприятиях. Я застал тех, кто участвовал в запуске первых спутников, слушал рассказы «бывалых». Но навсегда запомнился шок от вида гнилых полов и завалов приборов наверху обшарпанных шкафов в лабораториях, где разрабатывались космические приборы. Таким я увидел в первый день наше специальное конструкторское бюро.

С годами всё больше ощущался надрыв сил людей да и всей страны.

Уже в начале 70-х годов четко определились признаки неблагополучия:

  • падение темпов роста производства в степени, не поддающейся объяснению естественными причинами;
  • нарастающая дезорганизация производства;
  • развал сельского хозяйства;
  • рост дифференциации доходов вопреки объявленной цели их выравнивания;
  • распространенное недовольство уровнем удовлетворения потребностей, не соответствующее фактическому росту уровня потребления;
  • не снижающийся уровень преступности, возрождение организованной преступности;
  • низкий моральный уровень руководителей и морально-политический уровень значительной части членов коммунистической партии;
  • дискомфорт при реализации своего права на часть общественного продукта – проблемы в торговле, бытовом обслуживании, организации зрелищ, здравоохранении и так далее.

При этом однотипные проблемы возникли во всех социалистических странах, несмотря на большие различия в политической организации.

Предлагаемые властями объяснения и рецепты исправления положения были неудовлетворительными.

Утверждалось, что всему виной низкая материальная заинтересованность работников в результатах работы. Предлагались пути повышения материальной заинтересованности. Но это утверждение неубедительно, так как объективно заинтересованность работников в результатах труда была высокой, хотя и опосредованной механизмом обобществления и распределения. Реальные доходы росли, связь этого роста с результатами труда была очевидна каждому. По крайней мере, здесь к началу общего кризиса положение не претерпело существенных изменений. Не появились какие-либо причины, затрудняющие осознание работниками своей заинтересованности в результатах труда.

Предлагавшееся установление во всех случаях прямой связи доходов с уровнем трудового вклада работника в общие результаты, с одной стороны, не могло быть проведено до конца из-за системы льготного распределения по признанным обществом показателям (болезни, иждивенцы в семье, учеба с отрывом от производства), усреднения доходов в семье, наследования, системы гарантирования государством заработной платы, и, с другой стороны, общество прямой материальной заинтересованности было бы начинено неконструктивными противоречиями между производителями по вопросам организации неизбежной корректирующей системы, учитывающей различные условия однотипного труда.

Чисто практически можно признать, что если за несколько десятков лет не удалось создать социалистическую по содержанию и автоматически действующую систему прямой связи вознаграждения с результатами труда, то рассчитывать на её создание при нарастании кризисных явлений не приходилось.

Более общий вывод: невозможен социализм в обществе людей, сознающих лишь сиюминутный интерес. Нечего было и затевать эксперимент, если не предполагать способность людей осознавать свои отдаленные интересы. Всё, что можно выжать из прямой материальной заинтересованности, капитализм уже использовал. При социализме есть принципиальные ограничения на пределы применения этого подхода. На этом пути выиграть соревнование с капитализмом было невозможно.

Другое объяснение – недостаточны права руководителей производственных единиц. Но это объяснение также неубедительно. Все ограничения относились к финансовой деятельности и заработной плате. Они либо обеспечивали гарантии прав работников, либо препятствовали перетеканию ресурсов вне их планового распределения. Расширение прав руководителей не имеет другой перспективы в пределе, как передача предприятий в собственность руководителя. Здесь оптимальной границы нет. Радикальное расширение прав руководителей – отказ от общественной собственности на средства производства.

Еще один вариант диагноза – низкая дисциплина сверху донизу. Этим объясняют многие трудности и срывы. Но прямые усилия по повышению дисциплины путем введения более строгой ответственности за ее нарушения могут дать лишь кратковременный эффект. Сама по себе дисциплина, понимаемая как строгое соответствие поведения работников и руководителей набору правил, не может служить действенным фактором улучшения положения, так как нарастание кризисных явлений требует инициативности всех участников производственного процесса, и одновременно – все более полного использования индивидуальных особенностей работников. А в чём причины падения дисциплины? Нужно было найти и устранить эти причины. Иначе руководители ещё плотнее будут прикрываться оправдательными документами, а рядовые работники найдут новые способы обхода правил. В эту игру можно с увлечением играть многие годы. Анализ приводит к парадоксальному факту: недисциплинированными (и некомпетентными) работниками руководить проще. Ведь появляются «зацепки-провинности», о которых можно напомнить подчиненному в любой момент. А положительной отчётностью об энергичной борьбе за дисциплину можно заменить ответственность за ход дела вообще. Следует лишь помнить, что при капитализме вопрос о дисциплине обычно вообще не стоит, так как нарушений нет, но нет и творческой отдачи работников, или рамки правил настолько широки, что творческие работники их не чувствуют, самостоятельно планируя своё время. Обе крайности приводят к одинаковым результатам и никак не определяют успех или неуспех фирм. Нет причин, по которым при социализме состояние дисциплины влияло бы на результаты труда иначе, чем при капитализме.

Наконец, низкая научно-техническая оснащенность управления как причина неудач так же вторична, как и низкая дисциплина. Автоматизированные системы управления никак не могли войти в силу из-за того, что практика управления и учета постоянно балансирует на грани нарушения (или преступления). Ситуация подобна положению с автоматизацией торговли – автоматы мешают обманывать покупателя и поэтому всегда оказываются непригодными для «практической» торговли. Сама по себе техническая оснащенность не способна решить проблемы управления, так как успехи и просчеты – это последствия управленческих решений, не поддающихся формализации. Например, большой новый научно-производственный комплекс начали строить в конкретном маленьком городе потому, что первый секретарь обкома КПСС хотел создать «под боком» место для своего сына, молодого начальника отдела головного столичного предприятия. Как это связать с автоматизацией управления?

Больше никаких существенных причин специалисты не указывали. Может быть, совместное влияние упомянутых факторов давало усиленный эффект? Но несколько десятков лет все усилия партийного руководства, законодательной и исполнительной властей были направлены на совершенствование производственных отношений именно по приведенным здесь направлениям. А корреляция результатов с мероприятиями была только отрицательная, если её вообще можно было обнаружить. Четко отрицательным был результат отказа от отраслевого управления, например. Ни первая, ни вторая экономические реформы не отразились на ходе снижения темпов развития производства. Никакого излома на графике после таких усилий! Кампания по укреплению дисциплины дает мгновенный скачок на 2...3 процента уровня производства вверх, но этот выигрыш за половину года сходит на нет.

Таким образом, диагноза нет, принимавшиеся меры оказались неэффективными.

Значит, нужно искать другую достаточно глубокую причину провала.

Однажды, в молодой тогда реактивной авиации произошло несколько похожих одна на другую непонятных катастроф. На предельных скоростях самолёты становились неуправляемыми, гибли лётчики. Позже специалисты пришли к заключению, что неуправляемость самолётов была вызвана проявлениями близкого «звукового барьера» – характер обтекания самолётов воздушным потоком резко изменялся, когда скорость достигала скорости звука в воздухе. А ведь эта критичная скорость ещё не была достигнута.

Нечто подобное произошло в нашем обществе.

В нашей стране мы приблизились к качественно новому состоянию – обществу сытых людей. Парадоксально, что этого состояния мы достигли на относительно, например, по сравнению с США, низком уровне благосостояния. Но наше социалистическое государство, с одной стороны, гарантировало гражданам удовлетворение основных жизненных потребностей, а, с другой стороны, жестко ограничивало (подавляло) попытки создания значительных личных запасов. «Сытое общество» – это наш «звуковой барьер». В США и больший уровень благосостояния не привёл к возникновению «сытого общества», а мы оказались перед необходимостью научиться жить и, главное, работать в никогда ранее не встречавшихся людям условиях. Мы с этой задачей не справились.

На чём основано это утверждение?

Ищем причину кризиса.

Причина должна предшествовать следствию, и должна прослеживаться генетическая связь причины и следствия.

В поиске причины обнаруживаем, что темпы роста производства падали параллельно с повышением среднего благосостояния людей. Можно проследить и механизм связи этих процессов. Эта связь состоит в том, что повышение благосостояния нарушило эффективность индивидуального материального стимулирования в форме, существовавшей при социализме, отлично отработанной капитализмом и практически без изменений использованной социалистическим обществом.

Внутренним противоречием производства, использующего материальную заинтересованность как основной мотив поведения работников, является следующее противоречие: чем эффективнее производство, тем вернее в условиях социализма насыщаются жизненно важные потребности людей, тем ниже эффективность индивидуального материального стимулирования.

Ожидалось, что удовлетворение жизненно важных потребностей людей приведет к относительному (в доле от национального дохода) снижению потребления, но этого не произошло. Никакого ограничения потребления не получилось. Процесс напоминает поведение крысы в эксперименте: крысе вживили электроды в мозг – в центр сытости и в центр голода. Крыса могла произвольно возбуждать эти центры, нажимая на маленькие педали. Когда пищи было мало, крыса раздражала центр сытости, но когда был избыток пищи, то раздражению подвергался центр голода! Прямой перенос этого результата на человека, конечно, невозможен, но ведь применяются таблетки, предотвращающие усвоение пищи, да и перед пивом человек предпочитает возбудить жажду соленой рыбкой, да и половина туристов сознательно обрекают себя на лишения в походе, предвкушая особое удовольствие от воды и пищи в конце пути. Да и мода в одежде приводит к все ускоряющейся замене вещей по причине их специфического морального старения. Да и пища проходит все более глубокую кулинарную обработку, снижающую пищевую ценность продукта. Между этими явлениями и поведением крысы в эксперименте видна прямая параллель.

Теоретики говорили о возвышении потребностей человека, а реальная жизнь заставляет во многих случаях брать это «возвышение потребностей» в кавычки.

Рассказывают, что в голодные годы Великой Отечественной войны на танковом заводе на Урале у начальника цеха в сейфе был запас – тысяча бутербродов. Этими бутербродами начальник цеха в конце смены награждал тех работников (в основном – заморенных подростков), которым удалось выполнить сменное задание. Вот в таких условиях материальное стимулирование было очень эффективным.

Но человек сытый не торопится заработать новые блага. Вернее, он выжидает (и может это себе позволить), когда требуемые блага удастся получить с минимальными затратами труда. Таким оказывается выбираемое мозгом наилучшее поведение. Возникает давление снизу на уровень вознаграждения за установленный труд. Труд, вознаграждаемый по средней норме, перестает устраивать работника. Из всех возможностей приложения рук и ума выбираются лишь те, которые вознаграждаются на льготных условиях, дополнительно премируются.

Получив заработную плату, работник не принужден её сразу реализовать в товары и услуги. Накапливается денежная масса у населения, дезорганизующая потребительский товарный рынок. Эта денежная масса разлагает работников, ведающих распределением благ. Возникает проблема «неодинаковых денег» у разных социальных групп населения. Невозможность немедленного превращения денег в желаемые товары и услуги ещё более снижает эффективность материального стимулирования.

Вообще и в принципе: индивидуальное материальное стимулирование при социализме держится на различии (дифференциации) доходов работников, лучше работаешь – живёшь лучше, чем тот, кто хуже работает. А ведь программной целью являлось выравнивание доходов, сокращение дифференциации. Значит рано или поздно материальное стимулирование (индивидуальное и групповое) должно было сдать свои позиции.

Искусственное подогревание материальной заинтересованности стоит огромных затрат как на всё новые не первой необходимости товары и услуги, так и на обеспечение эксплуатации уже проданных товаров. Примером может служить не окупающийся эффективностью хозяйства бум радиоаппаратуры и автомобилей (хоть и не передовых по мировым меркам), развернувшийся в стране в те годы.

Можно привести массу примеров, когда последовательное применение прямой материальной заинтересованности вместо повышения эффективности хозяйства приводило к большим потерям.

Яркий пример – советская система стимулирования изобретательства. Механизм стимулирования был тщательно разработан. Большинство изобретателей могли сразу претендовать на небольшую денежную премию. Ответственность за обоснованность признания технического решения изобретением и выдачу авторского свидетельства нёс эксперт. Это была реальная ответственность, так как авторское свидетельство автоматически давало право на денежную премию, вне зависимости от реального эффекта или вообще факта внедрения изобретения. Эксперту было безопаснее отказывать заявителю. Использовалось различие в требованиях к заявочным материалам в США и в СССР, являющихся следствием совершенно разного взгляда на авторское право. В США, где «прошедшая» заявка вначале приводит вовсе не к премии, а к существенным расходам заявителя, признаются «зонтичные» заявки, закрывающие целый класс решений, а в СССР требовалась детализация, достижимая лишь при конструкторской проработке. В результате практически во всех случаях экспертиза могла подобрать «зонтичный» патент, порочащий новизну технического решения. Заявки отклонялись, тяжба шла годами, а ведь, если решение уже было внедрено, то, за несколькими оговорками, заявку на него не принимали. Получилось не стимулирование изобретательства, а большие потери из-за отказа делать заявки (слишком трудно и долго переписываться с экспертизой), из-за содержания штата патентных работников на предприятиях, занятых, по сути, распределительной работой, из-за информационного шума от массы заявок, поданных с единственной целью получить разовое вознаграждение, выдававшееся независимо от внедрения. И вся эта неэффективная система сохранялась и обслуживала регулярное получение «первыми лицами» предприятий внушительного довеска к зарплате за соавторство в оформленных как изобретение результатах работы больших коллективов.

Вернёмся к проблеме. Итак, обнаружилось снижение эффективности материального стимулирования. Это обусловило относительное увеличение стимулирующих выплат, чем нарушался принцип оплаты по труду, и затруднялось выполнение программной цели – выравнивания уровня жизни. Вместе с тем из-за снижения действенности материального стимулирования перестала оправдываться создаваемая им дифференциация доходов, так как она порождает множество проблем, среди которых разрушение коллективистских элементов сознания работников, возрождение оценки человека по его материальному положению. Ведь если лучшей работе (по качеству и количеству) соответствует заметно лучшая оплата, то вне производственного коллектива (в магазине, на отдыхе), где нельзя непосредственно оценить трудовой вклад человека, приходится судить о его трудовых успехах по материальному положению. У кого много денег, тот лучше трудится, его нужно больше уважать, создать условия для более качественного удовлетворения потребностей (отфильтровав тех, у кого денег меньше). Появились предложения введения классности мест на транспорте, различного уровня медицинского обслуживания, повышения стоимости путевок в санатории и дома отдыха в летнее время. Многое внедрялось. Большинство населения не считало такие нововведения справедливыми.

Еще одно неприятное обстоятельство: материальное стимулирование требовало дополнительных средств (денег). Это заставляет нарушить связь между заработками нестимулированных работников (а таких большинство) и увеличением объёма средств, направляемых на потребление. А ведь эти средства – результат труда всех, а не только стимулированных работников. И такая связь – это и есть источник органически присущей социализму материальной заинтересованности работников в результатах своего труда. Средняя заработная плата росла, а зарплата большинства работников не изменялась. Как же в таких условиях сохранить трудовую активность массы работников?

Материальное стимулирование за пределами удовлетворения первоочередных потребностей становится дорогим и обладающим вредным побочным эффектом средством морального поощрения (повышения престижа работника). Погоня за престижными вещами возникла не под влиянием буржуазной идеологии, а как побочный результат воссозданной в СССР оценки человека по его достатку.

Итак, причина снижения эффективности социалистического хозяйства внутренняя и очень серьёзная – это достижение довольно высокого уровня благосостояния населения в условиях гарантирования этого уровня государством и жесткого ограничения этим же государством личного обогащения граждан. Через снижение эффективности материального стимулирования высокое благосостояние связано с падением эффективности хозяйства. Получается, что двигаться вперед в экономике в социалистических формах дальше, опираясь на материальное стимулирование, было невозможно в принципе. Нужно было использовать другие методы, основанные на способности человека осознавать свои отдалённые интересы. Но назревший поворот так и не был сделан.

Какая же социальная группа в социалистическом обществе была объективно заинтересована в сохранении переживших своё время форм и методов регулирования производственных отношений?

В соответствии с двумя формами общественной собственности на средства производства в стране остались два класса – рабочий класс и крестьянство. Ни один из этих классов не был заинтересован в замораживании отживших форм регулирования производственных и непроизводственных отношений.

Но разделение на два класса не исчерпывало структуру советского общества. По разным признакам могут быть выделены множество различных социальных групп, каждая из которых имела некоторые свои, особенные интересы. С упрощением классовой структуры советского общества противоречия и интересы этих групп вышли на первый план и стали определять всю совокупность явлений общественной жизни. Представители различных групп к началу кризиса научились сознавать свои групповые интересы.

Ученые-обществоведы СССР не рисковали анализировать реальные противоречия внутри трудящихся классов, слишком неудобным был этот предмет. С первого шага натыкаешься на вызывающий разрыв в доходах руководителей и рядовых работников.

Из всех возможных разделений общества на социальные группы важнейшими являются те, которые основаны на различной роли в производственном процессе. Только игрой интересов этих групп можно объяснить устойчивость кризисных явлений.

След той социальной группы, в интересах которой оказалось сохранение сложившейся системы материального стимулирования, помогает найти обсуждавшееся в центральной печати предложение снять, наконец, мешающее дальнейшему прогрессу ограничение на общую сумму всех премий должностным лицам. Нормативными документами не допускалось превышение этой суммой двух должностных окладов в месяц. Новые виды премий в эти пределы уже не помещались.

Это ограничение далеко не существенно (предел далеко не достигался) для всех должностных лиц, кроме руководителей предприятий.

Вот она, искомая социальная группа, интересы которой требовали сохранения устаревшей системы, по крайней мере, из-за получаемых прямых стимулирующих выплат по множеству поводов. Имела ли эта социальная группа объективную возможность навязать обществу выгодную для себя организацию вопреки общим интересам, а объективно – и вопреки собственным интересам в перспективе? Как получилось, что интересы общества в целом были принесены в жертву интересам одной из относительно малочисленных социальных групп?

Бюрократический аппарат, служивший до Октябрьской революции, был разрушен. В.И. Ленин уделял большое внимание мерам, предотвращающим бюрократическое перерождение новой государственной власти. Вот цитата из книги «Государство и революция»:

«Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом»...

... пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т.е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать».

Так и пытались сделать. Но реальность развития потребовала пойти на компромисс. Вот цитата из работы «Очередные задачи Советской власти»:

«Нам пришлось... согласиться на очень высокую оплату «услуг» крупнейших из буржуазных специалистов. Все, знакомые с делом, видят это, но не все вдумываются в значение подобной меры со стороны пролетарского государства. Ясно, что такая мера есть компромисс, отступление от принципов Парижской Коммуны и всякой пролетарской власти, требующих сведения жалования к уровню оплаты среднему рабочему, требующих борьбы делом, а не словами с карьеризмом...

Скрывать от масс, что привлечение буржуазных специалистов чрезвычайно высокими заработками есть отступление от принципов Коммуны, значило бы опускаться до уровня буржуазных политиканов и обманывать массы...

Разумеется, вопрос имеет также другую сторону. Развращающее влияние высоких жалований неоспоримо – да и на Советскую власть... и на рабочую массу...

Если сознательные передовики рабочих и беднейших крестьян успеют, при помощи советских учреждений, в один год организоваться, дисциплинироваться, подтянуться, создать могучую трудовую дисциплину, тогда мы через год скинем с себя эту «дань», которую можно сократить даже раньше... ровно в меру успехов нашей, рабоче-крестьянской, трудовой дисциплины и организованности».

А для коммунистов был установлен «партмаксимум» – именно зарплата среднего рабочего. Затем действовало абсолютное ограничение окладов руководителей. Но эти меры давно отменены. Они оказались ненужными?

Ленин умер. А мы из-за объективных и субъективных причин получили систему исполнительной власти в народном хозяйстве, подобную классической буржуазной системе, и, в значительной мере, независимую от Советов всех уровней. Независимость состояла в отсутствии права местных Советов вмешиваться в хозяйственную деятельность и формирование кадров управления предприятий, на которых работало большинство трудящихся, то есть предприятий республиканского, союзно-республиканского, союзного подчинения. В то же время, осуществление местных программ благоустройства и прочих в огромной мере зависит от отчислений предприятий, расположенных на территории Совета. Этим определялось, кто настоящий хозяин на территории.

Основой такой системы управления был должностной оклад. Должностной оклад (жалование) принципиально отличается от заработной платы прочих работников, так как основывается не на принципе соответствия количеству и качеству труда, если под понятие «качество труда» не подводить особый фактор «ответственности». Ведь не станет же кто-нибудь утверждать, что директор завода работает больше и лучше, чем начальник цеха, а министр больше, чем директор завода, причем, любой начальник цеха, любой директор завода, любой министр. Должностной оклад приписан к должности, установлен ещё до осуществления должностным лицом его функций.

Должностной оклад начальствующего наёмного работника значительно превосходит зарплату, которую может получить любой подчиненный данному служащему работник, не из идеального уважения работодателя. Устанавливая повышенную оплату, работодатель противопоставляет начальника массе подчиненных, получая гарантию того, что в любом случае начальник будет отстаивать интересы хозяина в ущерб интересам подчиненных.

В социалистическом хозяйстве должностной оклад создавал материальную заинтересованность начальника в выполнении любой директивы вышестоящей инстанции даже в том случае, если лично он считает эту директиву неправильной. В самом деле, если начальник считает директиву правильной, то он её будет выполнять и без материального стимулирования должностным окладом. Значит, должностной оклад служит обеспечению работы системы управления и при выполнении задач, противоречащих представлению начальника о правильности. Должностные оклады в нашей стране появились для привлечения буржуазных специалистов, а сохранились для обеспечения мероприятий, не согласующихся с принципами социализма (культ личности, волюнтаризм и так далее).

Пригодность человека для работы в таком режиме, как правило, не совмещалась с самостоятельностью мышления, специальной подготовкой, кругозором. И всё это не мешало работе, пока задачи были простыми, пока не потребовалось действовать в условиях научно-технической революции. Вот тут система забуксовала. И уж совсем неэффективной она оказалась, когда благосостояние народа достигло уровня конца 60-х годов, и упала действенность материального стимулирования.

Мечтой всех бюрократов стало создание автоматически работающей системы управления. А так как сами они действовали сообразно материальным стимулам, то такая система управления мыслилась как основанная на индивидуальной материальной заинтересованности работников. Благо, перед глазами был капиталистический образец. И невдомёк было бюрократу, что социалистические ограничения на глубину материальных стимулов никогда не позволят создать экономическую систему управления, сравнимую со стихийно действующей экономической системой капитализма по эффективности. Одно из завоеваний трудящихся – гарантия государством выплаты заработной платы, без которого нет социализма, подрывает действенность любой экономической системы в условиях, когда первоочередные потребности работников удовлетворены.

А разлагающее влияние должностных окладов на работников многообразно. Один из важнейших аспектов состоит в том, что, оберегая своё право на должностной оклад, бюрократ видит в каждой инициативе подчиненного угрозу, всеми силами добивается снижения уровня сознательности массы работников. Ему нужен автоматизм в соблюдении работниками сиюминутных материальных интересов, якобы для обеспечения действенности очередного экономического нововведения. По служебной лестнице продвигаются те, кто не создаёт проблем своему начальнику.

Руководитель, единоначальник, не имеющий своей положительной программы для возглавляемого коллектива, стал не просто типичным, но чуть ли не единственно мыслимым типом хозяйственного руководителя. Метод управления был простым. Можно было ничего не делать, а собрать группу технарей-специалистов и, уподобляясь господу богу, решать, что из предложенных вариантов «мы будем делать», а в чём «нас там не поймут». Подавляющее большинство работников выросли в таких условиях и просто не представляли, что может быть иначе.

Попытки исправить положение усилением ответственности руководителей не решили проблему повышения эффективности управления, так как ответственность наступает при нарушении установленных правил, при эксцессах. Но неудовлетворительной является работа аппарата управления «в норме». С нарушениями боролись прокуратура и народный контроль, а вот с законной бездеятельностью юридическими средствами не справиться.

Ни один работник не мог самоотверженным трудом за всю свою жизнь так повысить всеобщее благосостояние и свою долю в общественном продукте, чтобы получить прибавку к заработной плате, равную той, какую приносило ему даже малое продвижение вверх по должностной лестнице. За редким исключением, даже прямой саботаж руководителя не мог в такой степени понизить всеобщее благосостояние и его долю в общественном продукте, чтобы потеря в заработной плате была равно той, которая получалась при снятии с должности. Счастье каждого руководителя зависело от его «вида сверху».

Руководитель был объективно заинтересован в сохранении структуры хозяйственного управления, так как при этом велика вероятность согласованного продвижения по лестнице должностей целых руководящих кланов, хорошо согласованных, сработавшихся, с отношениями круговой поруки. Перестройки признавались лишь такие, которые гарантировали увеличение числа руководящих должностей. Все реорганизации управления начинались с обещаний сократить управленческий аппарат, а получалось обязательное его увеличение. Отвергались любые новшества, приносящие радикальное снижение трудоёмкости продукции, так как снижение трудозатрат для руководителя производственной единицы является катастрофой, грозит ликвидировать «кормушку».

Однажды, в командировке в гостинице я сутки напролёт излагал свои варианты повышения эффективности одному из своих начальников, талантливому, быстро растущему заместителю Главного конструктора. Заинтересованно выслушав мой длиннейший монолог, начальник откровенно сказал: «Ты такой смелый, потому что не видел настоящей нужды. А я буду держаться за своё кресло обеими руками и зубами!».

Советские бюрократы, не справляясь с управлением, обязательно должны были начать передавать управление в частные руки, успокаивая себя и подчиненных сохранением «командных высот « в экономике в руках социалистического государства, и ссылаясь на «новую экономическую политику» 20-х годов. Малые предприятия и кооперативы при заводах и колхозах – из этого ряда. Они надеялись получать свои должностные оклады совсем уж без хлопот. Но на этом пути уже не было ориентиров для остановки, лишь гладкая поверхность к реставрации капитализма. И к потере советскими бюрократами своих тёплых местечек.

В этом процессе не были нужны злоумышленники и заговорщики. Работали интересы руководителей в созданной системе управления. Восстановить движение в заявленном направлении – построение коммунистического общества можно было, лишь ликвидировав основу особых экономических интересов социальной группы руководителей – повышенный должностной оклад. Это было то звено, за которое можно было вытащить всю цепь наших непорядков во всех областях. Но кто мог это сделать?

Целое десятилетие процесс распада социалистического государства прикрывался наукообразными рассуждениями и интенсивной антикоммунистической пропагандой по всем каналам государственной идеологической работы. Сыграл свою роль разрыв поколений марксистов в нашей стране из-за сталинского террора и последовавшей Отечественной войны. Теоретическая марксистская мысль была надолго подавлена. 50 лет создавались «теоретические» работы лишь одного типа: «Анализ борьбы Ленина с экономизмом», «Ещё раз об...», «Словарь ленинских работ», «Биохроника Ильича», и так далее. Причем в этих работах удавалось оправдать и культ личности, и волюнтаризм начала 60-х годов, и замедление темпов развития, и реставрацию капитализма в 80-х.

Еще один фактор состоит в непомерном затягивании во времени хорошо проработанных теорией первоочередных мер, вызванном войнами и следовавшими за ними периодами разрухи. То, что предполагалось сделать за 10...20 лет, составило жизнь целого поколения советских людей. Всё это время не ощущалась необходимость в дальнейшем развитии теории, но была непрерывная борьба с ревизионизмом, как с попыткой разрушить уже построенную часть теории коммунизма. В результате произошло то, что не могло не произойти, и наука приобрела стойкие черты схоластики, жонглирования цитатами. А так как авторы уже не могли возмутиться допускаемыми передергиваниями, то цитаты удавалось подобрать буквально к каждому мероприятию, в том числе и к тем, которые позже признавались ошибочными.

И тут кончилась часть пути, хорошо освещенная классиками, трудный, но «учебный» для коммунистов участок. Дров наломали много, но добрались-таки. А дальше нужно, признавая цели, использовать методы марксизма для нахождения каждого следующего верного шага. И штраф за ошибку велик.

Последнее слово марксистской теории – заключение о том, что стадия развитого социализма на пути к коммунизму будет составлять исторически длительный период. Где граница этого периода? Чем объясняется его наличие? Какое противоречие в социалистическом обществе и какой своей качественной характеристикой, действительной в этот период и недействительной в дальнейшем, позволило выделить этот этап на пути строительства коммунистического общества? Есть ли в этом «теоретическом» выводе что-либо, кроме заявления Галушки – персонажа одной из пьес Корнейчука: «А мне и при социализме хорошо!». Ответы «теоретиков» на эти вопросы мы уже не получим никогда. Скорее всего, предполагалось, что «исторически длительный период» закончится с достижением такого изобилия, что из глотки прет, а такого не будет никогда. То есть никогда не наступит такой момент, что социальная группа руководителей, отказавшись от священного права на повышенный должностной оклад, не потеряет немедленно часть достигнутого благосостояния.

Сложилось так, что поколение, к которому принадлежало последнее советское руководство, пережило Великую Отечественную войну, но не получило ни достаточных теоретических знаний, ни опыта творческого применения теории. Им пришлось исходить из личного опыта, а он у подавляющего большинства базировался на впечатлениях детства и юношества в крестьянских и полукрестьянских семьях. Образ достаточного крестьянского быта запечатлелся у них, как безусловный идеал. Все последствия индустриализации и урбанизации подсознательно воспринимались ими как зло, которое следует преодолевать. Ностальгия по приукрашенному дымкой памяти сельскому детству прорывалась в принимаемых решениях и находила поддержку у огромной массы трудящихся, пришедших на промышленные предприятия после войны, и так и не порвавших связи с деревней. Этой ностальгией была пронизана вся государственная пропаганда. Страна не вписывалась в крутые повороты современности.

Бюрократическая система предполагает, что у каждого руководителя есть более умный старший руководитель, у того – ещё более старший и умный и так далее. Но при этом на самом верху должен стоять сверхчеловек, который всех старше и всех умней. Такой подход совершенно чужд марксистской идеологии. Марксизм признаёт познаваемость мира не как абстрактную идею, а как способность каждого человека осознать свой интерес и не только сиюминутный. То, что такая способность есть у человека, подтверждается годами войн, труда на износ, когда миллионы простых людей шли на самопожертвование во имя отдаленных целей, осознанных и признанных массами.

А в СССР даже самые последние законы, регулирующие производственные отношения, не шли дальше признания за трудовыми коллективами роли исполнителя и советчика, но не решателя важнейших вопросов. С учетом мнения трудового коллектива должны были назначаться его руководители, но «с учетом» – значит можно согласиться, а можно и не согласиться. А с учетом мнения каких трудовых коллективов должны были назначаться руководители вышестоящих инстанций? Вероятно – с учетом мнения коменданта и уборщиц министерства.

Трудящиеся по этим законам могли высказывать своё мнение, а администрация должна была потом проинформировать, почему и что не сделано. Такой порядок гораздо ближе к устранению работников из сферы управления, чем к декларируемому рабочему самоуправлению.

Правда, за трудовыми бригадами признавалось право избирать бригадиров. А чем принципиально отличаются все прочие трудовые коллективы и их начальники? Только тем, что начальники получают должностные оклады, а бригадиры – нет. А должностной оклад – это святое. Сочиняется версия: администратор – представитель государства на производстве, блюдёт его, государства, интересы. Что это за особенные, не поддающиеся учёту со стороны трудового коллектива интересы были у социалистического государства? Опять был нужен сверхчеловек, который внушил эти особенные цели всей иерархии администраторов.

Доходило до курьёза. На одном из заводов была создана бригада, работающая на едином наряде, объединяющая работников двух смежных производственных участков, – это оказалось эффективным решением для повышения производительности труда. Бригада избрала одного бригадира. Бригадир с управлением справлялся, работа шла успешнее, чем до реорганизации бригады. Но при этом сохранили свои должности оба начальника участков – представители государства (двое!) в бригаде (одной!). И все дружно уверяли, что такая ситуация нормальна, что без такого представительства ещё не известно, что может получиться. Даже бригадир так считал. Считал, что над ним обязательно должен быть представитель государства (на окладе), даже двое представителей. В этой ситуации всё противоречие достаточно обнажено. Есть инициатива работников – бригады, работающие на единый наряд с распределением по коэффициенту трудового участия, и есть стремление администраторов «не забегать» к коммунизму, встроить новую прогрессивную форму в существующие, такие удобные для администраторов, рамки.

Таким образом, советское государство оказалось (стало) вопиюще неэффективным. И основным препятствием к реализации новых форм общественной организации было не преодоленное противоречие особых интересов социальной группы хозяйственных руководителей и интересов остальных работников. В основании этого противоречия – повышенный должностной оклад руководителей. А его существование – прямое нарушение требований марксистской теории, узурпация власти хозяйственными руководителями. Преодолеть это препятствие не удалось. Директора предприятий сыграли роль могильщиков социализма. Остальное – известно.

Высшее партийное руководство в большей степени, чем снижением эффективности социалистического хозяйства было озабочено борьбой с вышедшими из подчинения министрами. К концу существования СССР коммунистическая партия лишилась главенства как в верхнем эшелоне власти, так и на предприятиях. Существенную роль в этом процессе сыграла дряхлость высших партийных руководителей, но вообще такое изменение в отношениях партии и хозяйственного руководства можно считать закономерным в мирное время (отношения «базиса» и «надстройки» в марксизме). Но не затем М.С. Горбачев десятилетия ждал своего часа, не раз, вероятно, поступившись своими моральными принципами ради карьеры, чтобы быть «свадебным генералом». Нужно было подорвать устойчивость хозяйственного руководства, сломать единый фронт почти сотни министров. Союзниками в этой акции были директора предприятий, которым высшее хозяйственное руководство мешало спокойно жить. Нереальные планы, нагромождение противоречивых нормативных документов и набиравшая силу коррупция в министерствах ставили директоров перед выбором: или соблюдать все правила и не давать взятки (и проваливать выполнение плана, и лишаться места), или выполнять план любой ценой (и жить под угрозой уголовного преследования или увольнения по результатам очередной ревизии). При всех выгодах директорского положения, включая высокие оклады и массу премий, по стране было много свободных директорских вакансий.

М.С. Горбачев и его команда нашли эффективный политический ход, получивший название «борьба с алкоголизмом». Анализ предпринимаемых действий сразу показал их несоответствие объявленным целям. Вместо последовательного замещения общественных функций алкогольных продуктов, как единственного средства реализации в приятных ощущениях потока маленьких денежных премий на производстве («пятерки» за сверхурочную работу), как психотропного средства для занятых на нечеловечески тяжелых производствах (горнорудных, химических), как предельно калорийной пищи, как заменителя денег в гражданском обороте, не попадающего под валютные статьи законов, как, наконец, источника государственного налога, вместо этого – скоростное административное ограничение производства и продажи населению алкогольных товаров. Как и следовало ожидать, результатом кампании стало разрегулирование всего хозяйства, ничем не скомпенсированные дыры в бюджете. Ситуацию резко осложнил обвал мировых цен на нефть и другое сырьё. И появился повод для разгрома министерств.

Но ведь от этого дела в стране не могли улучшиться. Стало еще хуже. Авторитет партийного руководства среди населения упал ещё ниже. К тому же директора остались без надзора, и окончательно сосредоточили своё внимание на личном обогащении, используя новые хозяйственные формы – малые предприятия, совместные предприятия, кооперативы. Здесь осталась одна досадная помеха – партийные комитеты. Разгромом коммунистической партии увенчалась перестройка, оказавшаяся революцией директоров – хозяйственной бюрократии, или великой бюрократической революцией.

Очевидно, что провал социалистического государства – это поражение не только коммунистов СССР. Остались открытые вопросы, актуальные и для буржуазных государств – как обуздать бюрократию, насколько способно «сытое человечество» сохранить трудовую активность. А есть вопросы для ученых-социалистов. Важнейший – чем заменить (как изменить или как толковать) принцип оплаты по труду для работников умственного труда? Для землекопа этот принцип пригоден напрямую. А для оператора станка-автомата – уже нет, он больше трудится, когда станок простаивает из-за неисправности. И талантливому инженеру (прогульщику и выпивохе), за час решившему проблему, над которой добросовестно и безрезультатно трудился весь отдел целый месяц, как платить?

Наконец, не нашёл разрешения главный вопрос для любого «рационалиста» – а можно ли вообще создать общественное устройство, в равной мере устраивающее людей, таких разных по предъявляемым ими к обществу требованиям? Легче ли миллиону людей договориться между собой, чем мужу и жене в семье?

И нельзя рассматривать это поражение как безусловный и окончательный крах социализма. Слишком много было отклонений в реализации, слишком заманчивым представляется построение общества на разумных принципах. Социалистические идеи неизбежно будут циркулировать в общественном сознании, и попытки построить общество на социалистических принципах будут повторяться. Может быть, человечеству удастся взять и этот «звуковой барьер».

Есть причины, по которым в условиях достаточно высокой обеспеченности оказывается эффективным уравнительное распределение, по крайней мере, в варианте израильских кибуцев: «Каждому по потребностям в пределах возможности». Фундаментальная причина состоит в том, что расход ресурсов на мыслительную деятельность не зависит от содержания решаемой задачи и успешности решения. Мозг работает постоянно, а вот делом он занят или нет на аппетите не отражается. Поэтому для работников умственного труда оплата этого труда не является возмещением на воспроизводство способности трудиться. Много человек надумал или мало, а средств на поддержание трудоспособности нужно одинаковое количество. Или, точнее, требуемое количество средств зависит от других, не трудовых характеристик человека. Ещё одна оговорка – здесь мы считаем, что затраты на обучение не входят в оплату труда, так как и высоко образованный человек может в рабочее время незаметно бездельничать. С другой стороны, чтобы измерить результат умственного труда, нужно его сравнить с неким другим подобным результатом – мерой, Но умственный труд, как правило, даёт уникальные (существующие в одном экземпляре) результаты. При правильной организации труда задача не решается дважды в одинаковых условиях. Следствием этой фундаментальной причины оказывается то, что любая формальная система, связывающая оплату интеллектуального труда с его измеряемыми показателями (числом отработанных часов, числом написанных листов и т.п.) начинает играть антистимулирующую роль. Работник переключается на прямой поиск путей увеличения формальных показателей в ущерб основной задаче.

В обыденном сознании присутствует представление о справедливости прямой связи оплаты творческого труда с экономическим эффектом реализации его результатов. В действительности же пригодный к непосредственному внедрению результат является результатом труда многих людей, и проблема оплаты их труда (деления денег внутри творческого коллектива) остаётся формально неразрешимой.

Не спасает положение и экспертная оценка начальника и коллег. Для работника умственного труда – это тоже внешняя, искусственная оценка, и работник начинает искать не решение основной задачи, а путь повышения ожидаемой экспертной оценки. Такой поиск может намного снизить реальную эффективность умственного труда.

Поэтому-то и получается, что избежать антистимулирующего влияния на умственный труд со стороны системы его оплаты можно только при уравнительной оплате (конечно, с учетом общественно признанных потребностей – одному далеко ехать до работы, а другому – близко, у одного нет детей, а другому нужно лечить ребёнка и т.п.).

Лишь в сравнительно редких случаях, когда удаётся прямое использование результата индивидуального творческого решения, оправдана оплата по эффекту использования решения. Для людей, способных более или менее регулярно находить такие решения, требуется особый доступ к ресурсам. Но здесь речь идёт о всё более массовом виде труда – умственном труде, не претендующем на патентоспособность своих результатов.

Вторая причина возможной эффективности уравнительного распределения при достаточно высоком уровне удовлетворения основных потребностей состоит в существовании разных способов обеспечения своих детей. Традиционный способ – человек стремится заработать больше, чем требуется для немедленного потребления, и накапливает ресурсы для детей. Но этого мало. Нужно ещё создать общественные условия, которые позволят детям воспользоваться наследством, то есть создать и укрепить общественный строй, охраняющий имущественное неравенство. Ненадёжен этот способ, особенно, в современных условия. Из-за того, что дети не наследуют деловую хватку родителей, ещё из-за того, что ненадёжны деньги, что донимает преступность. И вот тут оказывается, что более привлекателен другой способ – создать общественные условия, гарантирующие сносную жизнь для всех людей. Если всего достаточно, то пусть всем будет поровну, независимо от личной ловкости и стечения обстоятельств. Роскоши у детей не будет, но не будет и нищеты.

Третья причина – терроризм. Всё чаще в руках одного человека или малой группы людей оказываются средства большой разрушительной силы. Сейчас командир атомной подводной лодки может устроить «ядерную зиму» всему человечеству. Напомню, что «ядерная зима» – это закрытое на несколько лет пеплом огромных пожаров солнце, неизбежный результат взрыва большого количества ядерных боеприпасов. Не меньшие возможности и у дежурной смены ядерной электростанции, и у операторов других производственных систем. И возникает соблазн «попросить» у общества некоторую компенсацию за своё благонамеренное поведение, а то... Остановить нарастание подобной угрозы невозможно. Но что может потребовать террорист? Только то, что есть у других, и чего нет у многих. Золотой дворец на острове в тёплом море для террориста, если он его потребует, станет тюрьмой. Нет, нужно что-то взять и уйти. Защита здесь одна – равный доступ к благам для всех людей.

Четвёртое – «большая гонка» требует повседневного творческого труда от всё большего числа людей. А творческому труду мешает личная несвобода. Личная зависимость искусственно суживает поле решений посторонними по отношению к задаче ограничениями. Приходится всё время учитывать, как к предлагаемому варианту решения отнесётся начальник, начальник начальника, самый большой начальник. Не будет ли нанесен вред корпорации? Нет ли конфликта с идеологическими нормами? Массовому творческому труду требуется либеральное общество, демократия. А чем более совершенна демократия, тем она уязвимее для собственной системы поддержания демократических порядков. Деятельность соответствующих органов не может быть поставлена под эффективный общественный контроль «по существу». И единственной возможной формой оказывается косвенный контроль – по благосостоянию работников специальных служб. Как только генерал начинает роскошествовать, надо бить тревогу. А это возможно только при имущественном равенстве (в основном) всего населения.

Ещё одна – пятая причина эффективности уравнительного распределения при высоком уровне общего благосостояния находится в том, что в противном случае в некоторых частных руках скапливаются большие богатства. С одной стороны, для миллиардера каждый новый миллион – это не эквивалент ресурсов для личного потребления, никогда он столько не съест. Для него новые деньги – это ярлык на право распоряжения ресурсами. И это право – власть, возможность получать сильные положительные эмоции, устаивая мир так, как «правильно» по собственным представлениям. И тут открывается другая сторона: а не слишком ли рискованно для общества доверять распоряжение очень большими ресурсами одному, пусть очень удачливому человеку? Что он сочтёт наилучшим следующим шагом? А если ему жизнь надоела, и он захочет прихватить с собой половину человечества? Нет уж, лучше предоставить широкие права талантливому управленцу над обобществленными ресурсами, но сохранить общественный контроль над этими ресурсами. Будут у него большие положительные эмоции и без миллиардов в кармане, а с небольшими неудобствами общественного контроля придется смириться.

И, наконец, шестая причина – да дорого это, делить и охранять результат деления от незаконного перераспределения. Слишком много ресурсов уходит на учет и на содержание органов, охраняющих богатых.

Коммунизм – это не то общество, где изобилие всего и можно есть «от пуза». Коммунизм – это общество, где уравнительное распределение оказывается эффективнее, чем другие способы присвоения результатов труда. А для этого нужен высокий уровень благосостояния всех людей. И тогда уравнительное распределение даст дополнительное ускорение человечеству в «большой гонке», сильно уменьшая потери на «внутреннее трение» в обществе.

А вообще-то коммунизм ближе к аскетизму – все ресурсы должны быть мобилизованы (инвестированы) в интересах как можно более быстрого наращивания потенциала человечества за счёт его защищенности, на «большую гонку».

В конце 70-х годов СССР подошёл вплотную к необходимости и возможности расширенного использования уравнительного распределения, по крайней мере, там, где труд не поддавался измерению. Нужно было переходить на эти новые рельсы. Но это категорически противоречило интересам высшей бюрократии. И исторический шанс был безвозвратно упущен. Теперь остаётся, ругая коммунистов, разводить руками: «Зелен виноград, плоха уравниловка».

 

7. Что видно с моей кочки

Оглавление

 

Дата публикации:

9 апреля 2001 года

Электронная версия:

© НиТ. Текущие публикации, 1997



В начало сайта | Книги | Статьи | Журналы | Нобелевские лауреаты | Издания НиТ | Подписка
Карта сайта | Cовместные проекты | Журнал «Сумбур» | Игумен Валериан | Техническая библиотека
© МОО «Наука и техника», 1997...2013
Об организацииАудиторияСвязаться с намиРазместить рекламуПравовая информация
Яндекс цитирования