Ненаучные споры вокруг чернобыльской аварии

Борис Горбачёв

В год 20-летия чернобыльской аварии в украинских и зарубежных СМИ под интригующими заголовками появился ряд статей, по тональности которых можно было подумать, что их авторы, наконец-то, расскажут мировой общественности «правду о Чернобыле». Эти статьи поначалу породили надежду найти в них новую и, главное, достоверную информацию о чернобыльской аварии, которая открыла бы нам «истину в последней инстанции». Однако их прочтение закончилось глубоким разочарованием, ибо какие-либо новые сведения в них отсутствовали, а сам материал содержал ряд неточностей, умолчаний, ошибочных утверждений и даже несуразностей. Да, простят их авторы (в дальнейшем будем их называть оппонентами) такую резкую оценку, в справедливости которой они сами вместе с читателями смогут убедиться лично, прочитав эту статью до конца. Эти неточности, умолчания, ошибочные утверждения и даже несуразности явно вводят украинскую и международную общественность в заблуждение в отношении действительных обстоятельств и причин этой катастрофы 20-го века. Ниже рассмотрим наиболее распространённые из них.

Неточности и умолчания как метод дезинформации общественности

Во избежание кривотолков следует сразу отметить, что основные содержащиеся в статьях голые факты – это правда и только правда. Однако далеко не вся, а только выборочная, что вообще типично для материалов, выпущенных эксплуатационщиками как официально, так и неофициально.

Например, в одной из них сообщается, что инспектор А.А. Ядрихинский незадолго до самой аварии «выявил в конструкции реактора и его системах безопасности 32 грубейших нарушения». А далее автор прямо не говорит, но довольно изящно подводит читателя к выводу, что именно из-за них взорвался реактор 4-го блока ЧАЭС, а персонал здесь не причём. Да, сам факт нахождения целых 32 нарушений имел место быть. Но автор этой статьи «забыл» при этом сообщить, что эти нарушения к истинным причинам чернобыльской аварии никакого отношения не имеют. В этом непредубеждённый читатель сможет убедиться сам, прочитав второй раздел настоящей статьи. А к этому можно также добавить, что при желании такой квалифицированный инспектор, как А.А. Ядрихинский, смог бы найти 32 «нарушения» в реакторах АЭС всех других типов (ВВЭР-1000, БН-600 и т.д.), как он их нашёл в реакторе РБМК-1000. Было бы у него желание и соответствующее задание.

Но откуда берутся эти «нарушения» или «недостатки» в такой новейшей технике, как атомные реакторы? В основном, от времени. Ибо реакторы АЭС задумываются в одно время, проектируются в другое, строятся в третье, а эксплуатируются в четвёртое время. Между первым и четвёртым временем обычно проходит лет 10...15. За это время появляются новые, более прогрессивные технические решения, новые материалы, новые технические возможности, а также ужесточаются требования к уровню безопасности АЭС на основе накопленного за это время опыта их эксплуатации. В результате реакторы АЭС уже в начале их эксплуатации становятся технически не самыми совершенными и в них при желании можно найти не только 32 «недостатка», но и больше.

В этом отношении показателен опыт Франции, которая обеспечивает себя электричеством более, чем на 80% за счёт работы АЭС. Проверка французских АЭС, предпринятая после чернобыльской аварии и стимулированная ею, на соответствие их систем безопасности современным требованиям показала, что примерно две трети французских АЭС им не соответствуют. И это естественно, ибо они были спроектированы и построены в 60...70 годах в соответствие с требованиями безопасности того времени. Тем не менее, во Франции реакторы АЭС почему-то не взрываются даже при таком изобилии «недостатков». Значит, дело не в них, а чём-то другом.

Далее этот же автор убеждает читателя: «Физикой и конструкцией реактора, в том числе системой его управления и защиты не была исключена... возможность «разгона» мощности реактора при некоторых рабочих ситуациях его промышленной эксплуатации». А также, что «главный конструктор не предупредил (персонал ЧАЭС – авт.) о способности РБМК к «саморазгону» в определённых ситуациях». В других статьях мы встречаем, по сути, тот же аргумент: «Персонал не знал, что реактор может взорваться...»

Но это, уж извините, просто детский лепет 5-летнего мальчика типа: «А я не знал, что если хрустальную вазу сбросить со стола, то она разобьётся. Я думал, что она останется целой». Однако представляется, что в этом месте авторы откровенно лукавят, особенно один из них, который перед самой аварией как раз и отвечал за соблюдение ядерной безопасности на ЧАЭС и поэтому подозревать его в подобном элементарном незнании нет никаких оснований.

Но если к этим утверждениям отнестись более формально, то возникают следующие возражения. Во-первых, главный конструктор вовсе не обязан и даже просто физически не может «предупредить» лично всех СИУРов, ВИУРов, НСБ, НСС, ЗГИСов, ГИСов и остальных работников АЭС и министерства об этом свойстве реактора. Поэтому его изучают ещё на студенческой скамье. Во-вторых, свойство «разгоняться» «в определённых ситуациях» присуще любому реактору АЭС – и РБМК, и ВВЭР, и БН, и ВТГР и т.д. Это их свойство становится известным уже студентам 4-го курса инженерно-физических специальностей. В ВУЗе же они узнают, что священная обязанность персонала АЭС – не загонять реакторы в такие «ситуации». А официально ему это делать категорически запрещает Регламент, т.е. правила их безопасной эксплуатации. И если персонал эти правила не выполняет и делает с реактором всё, что ему или его начальству хочется, то, становится очевидным, что все эти разговоры о «недостатках» реактора являются просто отвлекающим маневром.

Но предположим, что персонал всего этого действительно не знает. Тогда естественно возникает вопрос, а на каком основании такой персонал вообще был допущен к управлению реакторами? Ведь таким работникам просто нечего делать на реакторах АЭС. Под словом «персонал» здесь имеются ввиду все, кто имеет отношение к организации работы на реакторах АЭС, – и операторы, и дирекция, и министерские работники. Однако, если в их число всё-таки попали и те, кто этих свойств реакторов действительно не знает, то тогда главными преступниками становятся те, кто поставил такой персонал управлять реакторами на любом управленческом уровне. Хотя юридическая ответственность за безопасность реактора не снимается и с тех, кого допустили к управлению реакторами вопреки профессиональным требованиям. Естественно, что всё это не относится к вспомогательному персоналу АЭС.

И здесь вспомнился один несколько курьёзный случай. Где-то на рубеже XX-го и XXI-го столетий автор написал статью, в которой было сказано и показано, что к чернобыльской аварии привели непрофессиональные действия персонала ЧАЭС. При этом не уточнялись конкретные фамилии. По рассказам знакомых ветеранов ЧАЭС, бывший начальник отдела кадров ЧАЭС, с недовольством прочитав такое, захотел подать на автора в суд. Мол, автор возводит напраслину на персонал ЧАЭС, когда пишет, что к чернобыльской аварии привели его непрофессиональные действия. И это в то время, когда отдел кадров ЧАЭС как часть персонала ЧАЭС всегда работал профессионально и поэтому заведомо не может быть виновным в этой аварии. Однако друзья отговорили его от этой несерьёзной затеи.

Столкнувшись с такой совершенно неожиданной интерпретацией, которая больше походила на извращение позиции автора, в следующей статье мне пришлось специально указать, что отдел кадров, отдел снабжения, отдел дозиметрии, отдел охраны, отдел капитального строительства, бухгалтерия и другие вспомогательные службы ЧАЭС, в том числе и 4-го блока, никакого отношения к причинам аварии не имеют. Также не имеют никакого отношения к её причинам коллективы первого, второго и третьего блоков ЧАЭС в полном составе.

К причинам аварии имеют отношение только те 14 человек, которые находились на пульте управления 4-го блока в аварийную ночь. Но роль каждого из них существенно отличаются. По сути, непосредственно к аварии привели действия всего двух-трёх человек. Первый из них – это тот, кто дал распоряжение на подъём мощности реактора после того, как реактор с большой мощности (1700 МВт) уже «свалился в ксенон-йодную яму». А затем пытался на малой мощности (200 МВт) выполнить программу электротехнических испытаний на турбогенераторе №8, управляя реактором, находящемся в «ксенон-йодной яме», в течение 4-х часов (на столько часов была рассчитана эта программа), при помощи системы автоматического регулирования мощности реактора «АР» и ручного управления, которые вообще не предназначены для работы в таком режиме. А одному-двум другим просто не хватило смелости послать первого куда подальше и вместо того, чтобы заглушить реактор, они после недолгого словесного сопротивления, как они рассказывали своим родственникам уже в больнице, подчинились и стали выполнять эти профессионально безграмотные распоряжения первого.

Но наши оппоненты стараются обо всём этом не вспоминать, так как все эти официально установленные обстоятельства мешают им вводить в заблуждение украинскую и международную общественность. Такая целенаправленная «забывчивость» оппонентов из эксплуатационщиков наводит на мысль, что выяснение объективной истины в чернобыльской аварии их не очень-то и интересует. Их интересует что-то другое. Причём, впервые это было отмечено специалистами по реактору РБМК-1000 из НИКИЭТа в официальной публикации ещё в 1994 г. А мой опыт дискуссий с ними по вопросу новой хронологии последней минуты перед аварией убеждает, что вся их активность в СМИ вызвана желанием помочь своему бывшему начальству хоть как-то спасти честь ведомственного мундира. При этом основной расчёт делается на глубокую атомную непросвещённость украинской общественности и высокого начальства.

Ну, а интерпретация выбранных фактов и выводы наших оппонентов вызывают только ироническую улыбку. Особенно утверждение, что «...причины аварии на ЧАЭС и её виновники были определены максимально точно...». И где б вы думали? На заседании Политбюро ЦК КПСС 3 июля 1986 г.! Можно просто восхититься членами Политбюро – атомная наука своего слова ещё не сказала, официальное следствие по аварии ещё далеко не закончено, а они уже всё про всех знают. И к тому же «максимально точно». Получается, что в Политбюро работали самые лучшие в стране специалисты по атомным реакторам. Согласитесь, что это совсем несерьёзно.

От содержания статей остаётся устойчивое впечатление, что их авторы психологически всё ещё живут в 1986 г., а их кругозор в вопросах чернобыльской аварии ограничивается материалами 1986 г., а в лучшем случае материалами 1991 г. Однако с тех пор уже минуло свыше 20 лет. За эти годы появилось просто гигантское количество новых материалов, официальных, полуофициальных и неофициальных. Многие из них в 1986 г. и в 1991 г. вообще не существовали, а некоторые были строго засекречены, и поэтому были недоступны даже официальным комиссиям. К 2001 г. таковых накопилось достаточно много, чтобы восстановить реалистическую картину аварии. Как раз эта работа и была выполнена в Институте проблем безопасности атомных электростанций Национальной академии наук Украины (ИПБ АЭС НАНУ). И если некоторым нашим оппонентам наш институт в НАНУ «отыскать не удалось», нам остаётся им только посочувствовать.

Ниже доступным языком кратко излагается наша реалистическая версия. Более подробно с ней можно познакомиться в более ранних работах автора. Надеюсь, она окажется объективно полезной украинской и международной общественности. Я также надеюсь, что она окажется полезной и для расширения кругозора наших минэнерговских оппонентов до современного уровня знаний об обстоятельствах и причинах чернобыльской аварии. И мы, наконец, придём с ними к консенсусу. Конечно, эти надежды относятся только к тем оппонентам, которые искренне хотят найти объективную истину. И не относятся к тем, кто использует чернобыльскую аварию для разного рода спекуляций, в том числе, и политических, или просто в целях собственной карьеры. Ибо эти люди играют в свои игры, не имеющие никакого отношения к научному анализу.

Авария на Чернобыльской АЭС

На уровне научных знаний сегодняшнего дня картина чернобыльской аварии в очень кратком изложении представляется следующей. При этом следует отметить, что эта картина может углубиться после рассекречивания 57 томов уголовного дела по чернобыльской аварии.

Непрофессиональные действия персонала, выразившиеся в систематическом нарушении Регламента (перечислить все нарушения не позволяет объём статьи, но их можно найти во многих официальных и полуофициальных документах), привели реактор в неуправляемое состояние. Думается, что даже самые принципиальные наши оппоненты согласятся с тем, что если оперативный запас реактивности (ОЗР) становится меньше 15, то реактор надо срочно глушить, так как создатели реактора не могут гарантировать безопасность его управления в таком режиме. Об этом недвусмысленно было сказано в Регламенте: «При снижении оперативного запаса реактивности до 15 стержней реактор должен быть немедленно заглушен». А персонал 4-го блока продолжал работать и при ОЗР, равном 12, и, как показали послеаварийные расшифровки магнитной ленты с 4-го блока на Смоленской АЭС, при ОЗР, равном 6...8, и, как показали специалисты именно по реактору РБМК-1000 из «Курчатовского института», изучавшие утром 28 апреля 1986 г. в бункере ЧАЭС подлинные распечатки ДРЕГ, при ОЗР, равном 2. С профессиональной точки зрения это уже была авантюра в чистом её виде. Почему испытатели на неё пошли? Это отдельный вопрос, который здесь не рассматривается, но который напрямую связан с морально-психологической обстановкой и кадровой политикой, царивших на ЧАЭС до 26 апреля 1986 г.

Для большей ясности напомним только один официально установленный факт. А именно тот факт, что первый раз такое нарушение на 4-м блоке случилось в 7 часов 10 мин 25 апреля 1986 г., т.е. чуть ли не за сутки до аварии, и продолжалось примерно до 14 часов. Интересно отметить, что в течение этого времени поменялись смены оперативного персонала, поменялись начальники смены 4-го блока, поменялись начальники смены станции и другое станционное начальство и, как это ни странно, никто из них не поднял тревоги, как будто всё было в порядке, хотя реактор уже находился на грани взрыва. Почему реактор не взорвался уже тогда – это ещё одна неразгаданная до сих пор загадка чернобыльской аварии

Невольно напрашивается вывод, что нарушения такого типа, по-видимому, были обычным явлением не только у 5-й смены 4-го блока. Этот вывод подтверждают и показания И.И. Казачкова, работавшего 25 апреля 1986 г. начальником дневной смены 4-го блока: «Я так скажу: у нас неоднократно было менее допустимого количества стержней – и ничего...», «Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали...».

Для наглядности на рис. 1 приводится изменение мощности и ОЗР в зависимости от времени вплоть до момента разгона реактора. Рисунок взят из совместного доклада РНЦ «КИ», НИКИЭТ и ВНИИАЭС в Вене в МАГАТЭ в 1996 г.

Рис. 1. Мощность (N_p) и оперативный запас реактивности (R_оп) реактора 4-го блока на отрезке времени от 25.04.1986 до официального момента аварии 26.04.1986. Овалом выделен предаварийный и аварийный отрезки времени.

Конечно, эти кривые являются стилизованными и отражают общий ход этих величии. Однако конец кривой ОЗР было бы правильно перенести с 6...8 до 2.

Даже студенту 4-го курса инженерно-физических специальностей известно, что при ОЗР, равном 6...8, и, тем более, 2, реактор РБМК-1000 попадает в неуправляемое состояние. Работать в таких условиях – это всё равно, что ехать в автомобиле по оживлённой улице, бросив руль и тормоза. Поэтому катастрофа была неминуемой.

Конечно, персонал 4-го блока не хотел взрывать реактор, а просто стремился побыстрее выполнить программу электротехнических испытаний. А далее, скорее всего, увлёкшись проведением многообещающих электротехнических испытаний, персонал сначала «просмотрел» начало неуправляемой цепной реакции, а затем «задержался» с ручным вводом защиты. Эта «задержка» и позволила реактору перейти на мгновенные нейтроны с последующим мощнейшим взрывом. А аварийная автоматика не заглушила аварийный реактор, когда он только начинал «разгон» на запаздывающих нейтронах, так как была ранее отключена, как выяснилось не так давно, персоналом же при помощи, так сказать, «нештатных средств». Об этом прискорбном факте, ранее откровенно замалчивавшемся заинтересованными лицами, только через 17 лет после аварии сообщил тогдашний атомный министр РФ в своём официальном интервью, посвящённому очередной годовщине чернобыльской аварии. При этом персонал в очередной раз грубейшим образом нарушил Регламент. Ибо пункт 11.1.8 последнего недвусмысленно требовал: «Во всех случаях запрещается вмешиваться в работу защит, автоматики и блокировок, кроме случаев их неисправности...».

Выводы «компетентных органов»

Эту общую картину чернобыльской аварии подтверждают не так давно рассекреченные результаты независимого расследования, проведённого «компетентными органами». Интересно отметить, что при чтении стенограммы вышеуказанного заседания Политбюро 3 июля 1986 г. создаётся впечатление, что все его члены и даже сам генсек не были ознакомлены с ними. Конечно, если эта стенограмма, появившаяся не в официальных документах ЦК КПСС, а в СМИ, не является очередной фальшивкой 90-х годов, «слитой» в СМИ в пропагандистских целях. По этому вопросу есть очень большие сомнения, ибо её действительное происхождение до сих пор покрыто тайной. К тому же никакой официальный документ до сих пор не подтвердил её аутентичность. А то, что рассказывается в СМИ о её происхождении, больше похоже на неумелую легенду прикрытия. Но не будем очень строги к этим СМИ, ибо они могут оказаться невиноватыми в дезинформации, так как заинтересованные лица могли использовать их «втёмную», рассчитывая на ненасытную жажду их редакций к разного рода сенсациям. Поэтому по своей достоверности эта стенограмма просто несравнима с официальными материалами «компетентных органов».

Для краткости приведём только три цитаты из этих уникальных документов, и непредвзятому читателю всё станет ясно.

Оказалось, что предварительные выводы ими были сделаны уже к 4-му мая 1986 г.:

«...получены дополнительные данные, подтверждающие версию о нарушении технологического процесса 26.04.86 г. при проведении эксперимента на турбогенераторе №8 энергоблока №4» (документ.№25 от 4 мая 1986 г).

А окончательные выводы были сделаны к 11 мая того же года:

«...общей причиной аварии явилась низкая культура работников АЭС. Речь идёт не о квалификации, а о культуре работы, внутренней дисциплине и чувстве ответственности» (документ №29 от 7 мая 1986 г).

«Взрыв произошёл вследствие ряда грубых нарушений правил работы, технологии и несоблюдения режима безопасности при работе реактора 4-го блока АЭС» (документ №31 от 11 мая 1986 г).

Это был окончательный вывод «компетентных органов». Как видно, их выводы практически полностью совпадают с выводами работ ИПБ АЭС. Но есть «небольшая» разница. В ИПБ АЭС к ним пришли только через 15 лет после аварии, пробираясь сквозь густой туман дезинформации, а, бывало, и прямой сознательной клеветы на атомную науку и её учёных со стороны заинтересованных лиц. А «компетентные органы» истинные причины чернобыльской аварии окончательно установили всего за две недели. И не следует удивляться такому короткому сроку расследования, ибо их выводы, как выяснилось только через 17 лет после аварии, делались на основании гораздо более достоверной документальной базы, чем та, с которой работали все официальные комиссиям и более поздние исследователи. Видимо, поэтому наши оппоненты стараются в своих материалах попросту замалчивать выводы «компетентных органов», раз не могут их опровергнуть. А зря, ибо учёт этих выводов является прямым критерием степени объективности любого исследователя причин чернобыльской аварии.

Но особая роль в ненаучных спорах вокруг чернобыльской аварии отведена аварии на Ленинградской АЭС (ЛАЭС), случившейся в 1975 г.

Авария на ЛАЭС

В год 20-летия чернобыльской аварии в СМИ вышло немало публикаций, посвящённых этому трагическому событию. Некоторые из них содержат воспоминания ветеранов ЧАЭС. Одни из них с первых же минут приняли участие в ликвидации её последствий, а другие присоединились к первым несколько позже. Воспоминания таких людей, даже если они не совсем объективны (а где вы видели, чтобы воспоминания были абсолютно объективны?), имеют непреходящую историческую ценность. Ибо они помогают выявить такие обстоятельства чернобыльской аварии и процесса ликвидации её последствий, которые по тем или иным причинам не были отражены в официальных документах.

Тяжко им было работать, особенно в первые часы после аварии, когда о сложившейся ситуации на ЧАЭС у них не было никакой информации. А ту обрывочную, которую приносили отдельные разведчики, рискуя собственной жизнью, тщательно скрывал от них директор ЧАЭС, «чтобы не поднимать паники». Из-за этого, скажем прямо, преступного отношения к подчинённым многие из них поплатились своими жизнями и здоровьем. И рассказать уже ничего не могут. Этот известный факт подтверждается и в воспоминаниях ветеранов ЧАЭС, доживших до наших дней.

Их можно понять и им можно простить любую необъективность в воспоминаниях. Ибо, если об одном и том же событии необъективно напишут с разных сторон десятки или сотни людей, то научные методы анализа вполне позволят потом найти жемчужины объективной научной истины среди этого моря необъективности. Главное, чтобы они рассказывали то, что действительно видели или слышали, а не повторяли бы более поздние пропагандистские уловки их бывшего начальства.

В уже опубликованных воспоминаниях ветеранов ЧАЭС содержится масса разнообразной информации. Её научный анализ в сочетании с данными официальных документов по аварии уже позволил, например, установить, что официальная хронология неадекватно описывает последнюю минуту процесса чернобыльской аварии. А также выявить её реальную хронологию, которая, в свою очередь, позволила найти естественное объяснение тем официально зарегистрированным фактам, которые никак нельзя было объяснить с позиций официальных версий, и поэтому ими просто замалчивались.

Однако при всей информационной насыщенности в воспоминаниях ветеранов ЧАЭС довольно часто проскакивают очевидные неточности, умолчания и даже ошибочные утверждения. В одних случаях это делается несознательно в силу просто неполного знакомства с уже имеющейся информацией. Особенно это касается интерпретаций событий, в которых они сами не были свидетелями. В других же случаях, на взгляд автора, это делается вполне сознательно, чтобы ввести в заблуждение украинскую и международную общественность, и таким способом помочь своему бывшему начальству хоть как-то спасти честь ведомственного мундира. Последним, по наблюдениям автора, особенно грешат выходцы из номенклатуры бывшего Министерства энергетики. И чаще всего в этих «грехах» в качестве одного из главных аргументов фигурирует авария на Ленинградской АЭС, которая случилась в ноябре 1975 г.

Разберём одну из таких принципиальных ошибок (или пропагандистских уловок), касающуюся этой аварии. Ибо в воспоминаниях ветеранов ЧАЭС частенько не совсем правильно описывается процесс самой аварии и совершено ошибочно ставится знак равенства между природой чернобыльской аварии и природой аварии на ЛАЭС. Например:

«В ходе испытаний у реактора резко возросла скорость роста мощности (уменьшился период разгона). Реактор самопроизвольно разгонялся, другими словами – стремился взорваться. Попытки оператора снизить скорость подъёма мощности штатными средствами эффекта не давали. И только срабатывание аварийной защиты останавливало реактор... я понимал, что реактор оказался фактически неуправляем» – так описывает эту аварию её свидетель, один из сотрудников ЧАЭС, в тот день проходивший на ЛАЭС стажировку, В. Борец. И если с последней его фразой можно с некоторыми оговорками согласиться, то общее описание аварии сильно страдает неточностями. Что же на самом деле случилось тогда на 1-м блоке ЛАЭС?

На самом деле на 1-м блоке ЛАЭС 28...30 ноября 1975 г. проводились полномасштабные испытания первого образца атомного реактора типа РБМК-1000. При успешном окончании испытаний он должен был стать головным образцом целой серии однотипных реакторов будущих АЭС. Вообще-то такие его испытания в различных режимах начались больше года назад 1 ноября 1974 г. А в конце ноября 1975 г. наступил очередной их этап «в реальных боевых условиях», как это принято делать со всякой новой техникой.

И вот после некоторого времени работы при 20-процентной мощности от номинальной в реакторе начались, как выражаются профессиональные атомщики, «ксеноновые колебания мощности». При этом опасном явлении мощность а, следовательно, и тепловыделение в различных частях активной зоны реактора то увеличивалась, то уменьшалась независимо от воли операторов. В первом случае это грозило «козлом», т.е. перегревом ядерного топлива, его расплавлением и спеканием с графитовой кладкой с дальнейшим аварийным выбросом большого количества радиоактивности в окружающую среду. Во втором – снижением эффективности работы реактора. Оба случая были неприемлемы в работе будущих АЭС.

Эти колебания усиливались, и вскоре стало очевидным, что работа реактора приобретает угрожающий характер и что персоналу надо срочно его спасать. СИУРы (старшие инженеры управления реактором) на пульте управления лихорадочно работали в аварийном режиме так, что их лица и тела покрылись обильным потом. Чтобы спасти реактор, они должны были внимательно следить за тепловыделением по всему его объёму и срочно вводить управляющие стержни в те части его активной зоны, где начинался перегрев топлива и выводить их из тех частей, где цепная реакция угасала, путём нажатия соответствующих кнопок. Внешне их работа была похожа на игру пианистов-виртуозов, исполняющих очень быструю пьесу. Однако на наших «пианистах» лежала гораздо большая ответственность и перед руководством, и перед своими семьями.

Их чёткая работа буквально «в поте лица своего» под руководством штаба атомной отрасли, в котором работали профессиональные атомщики, уже имевшие опыт борьбы с этим явлением на реакторах в атомной промышленности, позволила избежать взрыва реактора. Но эта победа над разбушевавшейся атомной стихией тоже не досталась без потерь. В какой-то момент СИУРы не успели вовремя отреагировать на быстрый перегрев топлива в центральных каналах. В результате там образовался «локальный козёл» из одного канала, а у 10 соседних каналов растрескались оболочки, из-за чего часть наработанных в них радионуклидов попали в контур охлаждения и в трубу. Аварийная автоматика успела тут же заглушить реактор, и он был спасён. В дальнейшем этот «козёл» был ликвидирован бригадой ремонтников. А обязательная при этом продувка азотом активной зоны реактора вынесла в окружающую среду образовавшиеся радиоактивные вещества общей активностью до 1,5 миллионов Кюри (для справки: при чернобыльской аварии вылетело до 50 миллионов Кюри).

В 1990 г., будучи в командировке в Ленинграде, мне пришлось неожиданно столкнуться с последствиями этой аварии. Когда мы вместе с тамошними специалистами изучали карту радиоактивного загрязнения Ленинградской области, то, указав на длинный узкий радиоактивный след, тянувшийся через всю область с запада на восток и явно выделявшийся повышенной радиоактивностью на фоне остальной территории области, они сказали:

– Вот видишь, что наделала чернобыльская авария. Теперь мы там грибы собирать не можем.

На что пришлось ответить:

– Хлопцы, насколько мне известно, радиоактивные тучи от чернобыльской аварии пришли в Ленинградскую область из Финляндии, т.е. с северо-запада, широким фронтом в сотни километров. А здесь мы видим очень узкий «след» выбросов шириной в 20...30 км и тянущийся почти строго с запада на восток, в начале которого стоит ЛАЭС, Это, скорее всего, выбросы от аварии на ней в 1975 г.

В ответ они дружно заулыбались и затем признались, что просто хотели по-дружески меня разыграть.

Эти полномасштабные испытания реактора РБМК-1000 показали, что из-за наличия в нём свыше 10 локальных реакторов и положительного коэффициента реактивности по пару старая система автоматического регулирования мощности реактора (система АР), датчики которой располагались не в активной зоне реактора, а в его корпусе по центру активной зоны, не справляется с задачей безопасного управления реактором. Поэтому вскоре после изучения причин аварии на 1-м блоке ЛАЭС первый заместитель министра среднего машиностроения Н.А. Семёнов и академик А.П. Александров уже в 1976 г. подписали совместное распоряжение об обязательном введении на всех реакторах типа РБМК дополнительной системы локального автоматического регулирования мощности реактора (система ЛАР), датчики которой уже располагались внутри активной зоны. Она автоматически делает в реакторе то, что вручную делали СИУРы на 1-м блоке ЛАЭС, спасая реактор в ноябре 1975 г. Но делает это гораздо быстрее и точнее людей. Введение этой дополнительной системы, естественно, увеличивало себестоимость строительства и самой электроэнергии АЭС с реакторами такого типа. Однако после её введения реакторы РБМК-1000 заработали стабильно, и пошли в серию только с системой ЛАР. Вместе с этим были внесены улучшения и в другие технические характеристики. Так произошло естественное усовершенствование этой новой техники по результатам испытаний в условиях её реальной эксплуатации. И при этом никто не пострадал.

Спекуляции на аварии

Долгое время подробности аварии на 1-м блоке ЛАЭС оставались недоступными для широкой общественности, т.к. в те времена всё, что было связано с атомной отраслью, считалось совершенно секретным. Хотя специалисты Минсредмаша их знали достаточно хорошо. Напомним, что ЛАЭС – это единственная АЭС в СССР, которая осталась в подчинении Минсредмаша и, следовательно, кадровая политика на ней проводилась на принципах профессионализма. На ней до сих пор в реальных условиях эксплуатации проводятся испытания различных технических новинок для АЭС. И в случае их успешного окончания эти новинки внедряются на остальных блоках АЭС с реакторами РБМК-1000.

Однако после чернобыльской аварии, используя именно обстоятельство секретности, выходцы из минэнерговской номенклатуры начали откровенно спекулировать на аварии на 1-м блоке ЛАЭС в своём обычном расчёте на глубокую атомную непросвещённость украинской общественности и высокого начальства. Мол, видите, ещё тогда реактор РБМК-1000 не слушался операторов и чуть было не взорвался, он с самого начала был «плохим» и из-за этого взорвался на 4-м блоке ЧАЭС, и поэтому персонал 4-го блока ни в чём не виноват, а во всём виноват этот «плохой» реактор, в котором так много «конструкционных недостатков», ну, и т.д. в таком же духе. А в качестве «неопровержимого доказательства» нередко приводят высказывание первого руководителя Госатомнадзора ветерана атомной отрасли Н.И. Козлова: «Если бы я не был подчинён министру Е.П. Славскому и его первому заместителю Н.А. Семёнову, то реакторы РБМК я бы закрыл и не допустил их эксплуатацию».

И такая резкая оценка была им действительно дана. Однако наши минэнерговские оппоненты при этом, как обычно, «забывают» добавить, что она была дана вскоре после той аварии, под её впечатлением и относилась к первому, можно сказать, экспериментальному образцу реактора РБМК-1000. А также «забывают» добавить, что после введения системы ЛАР и других усовершенствований как в самом реакторе, так и в системе его управления Н.И. Козлов изменил своё отношение к реакторам РБМК в гораздо лучшую сторону и дал своё «добро» на их серийный выпуск. На пенсию он ушёл в 1983 г., когда с его согласия в стране уже работало 12 блоков АЭС с реакторами типа РБМК-1000. Но это уже были совсем другие, по своим кинетическим и динамическим свойствам, а также по уровню безопасности гораздо более совершенные реакторы, чем экспериментальный образец 1975 г., от которого осталось, фактически, только одно название «РБМК-1000». И практика их эксплуатации за последнее 30 лет это только подтверждает.

На 3-ем блоке ЧАЭС

Конечно, идеальной техники в реальной жизни не бывает. Поэтому совершенствование самих реакторов типа РБМК-1000 и их систем управления продолжается до сих пор. И последние их модификации полностью соответствуют современным международным требованиям безопасности. Именно поэтому инспектор А. Ядрихинский ещё до чернобыльской аварии сумел найти в этом реакторе целых 32 «недостатка». Найти-то он их нашёл, и все с этим согласны, да, только, напоминаем, к истинным причинам чернобыльской аварии они не имеют никакого отношения. На это прямо указывает анализ действий персонала 3-го блока ЧАЭС в ночь на 26 апреля 1986 г. Расскажем об этом подробнее.

Известно, что реактор на 3-м блоке ЧАЭС по своей конструкции был идентичен реактору 4-го блока ЧАЭС. И не только реактор, но и весь блок. Именно поэтому исследователи 4-го уже после аварии частенько использовали нерадиоактивные помещения 3-го блока для тренировок и отработки своих будущих действий в очень радиоактивных помещениях 4-го блока, чтобы свести своё облучение к минимуму.

Примерно в 5 часов утра 26 апреля 1986 г. начальник смены 3-го блока, увидел, что заканчиваются запасы питательной воды, которую непрерывно откачивали на аварийный 4-й блок, и принял решение срочно глушить свой реактор, что и требовалось сделать по Регламенту. Об этом решении он сообщил дирекции ЧАЭС. Та «встала на дыбы», мол, нельзя снижать выработку электроэнергии, тем более, когда на 4-м блоке авария. Столкнувшись с такой совершенно непрофессиональной позицией дирекции, начальник смены 3-го блока в полном соответствии с Регламентом отдал самостоятельное распоряжение о немедленном глушении реактора. И по нему персонал 3-го блока примерно в 5 часов утра 26 апреля 1986 г заглушил реактор. Здесь важно отметить, что реактор глушился тоже введением всех стержней РР в активную зону реактора при помощи нажатия кнопки «АЗ-5» (аварийная защита высшей, 5-й категории). Однако при наличии всех тех же самых 32-х «недостатков» и при тех же самых действиях персонала, которые привели к взрыву 4-го блока (поверим на минуту всем официальным версиям), реактор 3-го блока почему-то не взорвался. Значит, дело было не в «недостатках», и не в нажатии кнопки «АЗ-5», и не в движении всех стержней РР в активную зону реактора после её нажатия, а в другом, более подробно описанном выше.

Более того, известно, что из 17 блоков АЭС с реакторами типа РБМК-1000, в которых эти «недостатки» тоже имели место быть, за прошедшие 32 года взорвался только один. И только тот, на котором персонал грубейшим образом нарушил правила его ядерной безопасности, загнав реактор в неуправляемое состояние. Отсюда ясно следует, что 3-й блок ЧАЭС не ворвался утром 26 апреля 1986 г. именно потому, что его персонал не нарушал этих правил.

Как известно, именно «кадры решают всё», в том числе и вопрос, нарушить или не нарушить на данном реакторе и в данный момент времени правила его безопасной эксплуатации.

Почему РБМК взорвался 26 апреля на ЧАЭС, а не в ноябре 1975 года на ЛАЭС?

Подобный вопрос с оттенком недоумения нередко можно встретить в публикациях наших минэнерговских оппонентов. Ответ на него известен – в ноябре 1975 года на 1-м блоке ЛАЭС аварийный реактор заглушила его аварийная защита.

В связи с этим есть одно пожелание ко всем ветеранам ЧАЭС, пережившим аварию, – хотя бы через 20 лет, когда прошли все сроки давности, а, значит, никто и ни за что уже не будет нести уголовную ответственность, дать откровенный ответ на один похожий, но принципиально важный вопрос. Его можно сформулировать так: почему в ноябре 1975 г. на несовершенном реакторе 1-го блока ЛАЭС аварийная автоматика сработала и заглушила реактор, а 26 апреля 1986 г. на гораздо более совершенном 4-м блоке ЧАЭС автоматическая аварийная защита не «откликнулась» ни на аварийный сигнал «АЗМ» (сигнал превышения мощности), ни на аварийный сигнал «АЗС» (сигнал превышения скорости нарастания мощности), ни на восемь аварийных сигналов по отключению всех восьми ГЦН (главных циркуляционных насосов), ни на восемь аварийных сигналов по всем восьми УЗМ (усилителям защиты по мощности), а система управления в ответ вообще не выработала аварийного сигнала высшей, 5-й категории «АЗ-5»? Хотя по всем канонам она должна была сработать и заглушить реактор, когда он только начинал «разгон» на запаздывающих нейтронах, если, конечно, эта система находилась в штатном режиме! И для этого вполне достаточно было только одного из этих сигналов. Интересно, кто-нибудь из ветеранов ЧАЭС осмелится раскрыть эту свою «цеховую тайну», которую так и не сумели или не захотели раскрыть все официальные комиссии, и, видимо, поэтому даже факт её наличия тщательно замалчивают до сих пор.

К счастью, атомный министр Румянцев оказался более откровенным, и благодаря ему мы и без их признаний знаем ответ на этот очень щекотливый для наших минэнерговских оппонентов вопрос.

Объективность в Украине всё же восторжествовала

Когда во второй половине 2005 г. стало известно, что в Украине начинает работать очередная официальная группа, которая должна была подготовить «Национальный доклад» к 20-летию чернобыльской аварии, вся общественность пожелала ей успеха в этом многотрудном деле. А также выразила надежду, что хотя бы на этот раз материалы и выводы станут научно объективными и взвешенными в отличие от материалов официальных комиссий 1991, 1996 и 2001 гг.. Было очевидно, что в Украине такое станет возможным только в том случае, если эту группу возглавит учёный из Национальной академии наук Украины (НАНУ), достаточно просвещённый в области физики реакторов. И это условие естественно, ибо в НАНУ реактор РБМК-1000 не придумывали, не проектировали, не строили и не эксплуатировали. Поэтому у её сотрудников не было и не могло быть каких-либо узковедомственных пристрастий ни к реактору РБМК-1000, ни к персоналу ЧАЭС.

Было также очевидно, что если во главе этой группы окажется очередной выходец из минэнерговской номенклатуры, то тогда её работа закончится очередной попыткой спасти честь ведомственного мундира в безнадёжной ситуации. И тогда мы бы получили очередной миф о «злом драконе» – реакторе РБМК-1000 и «безупречных рыцарях» из Минэнерго. И если «безупречные рыцари» так и не смогли усмирить «злого дракона», то виноват в этом был бы только «дракон», в котором инспектор А.А. Ядрихинский, как уже сообщалось, нашёл целых 32 «конструкционных недостатка». Однако в этом случае такие материалы и выводы не имели бы никакого научного значения, как и всякая заказная пропагандистская беллетристика.

К счастью, дело обернулось так, что при подготовке «Национального доклада» анализ причин и обстоятельств чернобыльской аварии по аварийным материалам, накопленным к 2005 г., был проведён под научным руководством академика НАНУ В.Г. Барьяхтара. Так что объективность анализа была гарантирована. Этот анализ позволил впервые в Украине официально и правильно выделить её главные причины. Вот они:

• проведение электротехнического эксперимента, который был недостаточно полно и правильно подготовлен;

• низкий уровень профессиональной культуры операторов, руководства станции и Министерства энергетики и электрификации СССР в области безопасности АЭС;

• недостаточный уровень безопасности уран-графитового реактора РБМК-1000;

• ошибки персонала ЧАЭС.

Читатели, надеюсь, догадываются, что в документах такого рода принято выражаться только в очень дипломатичной форме.

Можно много и долго обсуждать роль каждой из этих причин. Но ясно одно, что при аварии на ЛАЭС отсутствовала первая, вторая и четвёртая из них. А третья была вскоре устранена. Поэтому приравнивать причины и характер аварий на 4-м блоке ЧАЭС и на 1-м блоке ЛАЭС совершенно некорректно, т.к. они по природе своей, характеру и самому процессу не имеют ничего общего. Ну, разве что реактор имел одно и то же название. Напомним, что в Минсредмаше это была обычная практика – постоянно совершенствовать реакторы на основе накопленного опыта по их эксплуатации, сохраняя их первоначальное название. И на этом уже после чернобыльской аварии постарались спекульнуть отдельные бывшие минэнерговцы.

Можно, правда, спросить – но вопрос о «недостаточном уровне безопасности» всё-таки остался, раз он специально отмечен в «Национальном докладе»? Конечно, остался. И всегда будет оставаться актуальным, пока АЭС будут оставаться ядерно-опасным производством, а управлять ими будут операторы, дирекция и министерские работники, имеющие «низкий уровень профессиональной культуры». Ибо, если они будут обращаться с реактором, «как с какой-то кочегаркой» или «самоваром», то любой уровень безопасности, предусмотренный проектом, окажется «недостаточным» для подобных работников. В таком смысле и следует понимать этот пункт.

А если отбросить в «Национальном докладе» все эти дипломатические ухищрения, то очевидно, что если бы не было второй причины аварии, то не было бы первой, третьей и четвёртой. И спорить здесь бесполезно, ибо критерием истины, как известно, является практика. А практика 32-летней эксплуатации 17-ти блоков АЭС с реакторами РБМК-1000 ясно показала, что уровень безопасности этих реакторов оказался «недостаточным» только для персонала одного блока АЭС. Для персонала же остальных 16-ти блоков, в том числе и трёх блоков ЧАЭС, он оказался вполне достаточным.

Мировой опыт ядерных аварий ясно показывает, что реакторы сами по себе не взрываются, что их к этому всегда подводит персонал и только персонал. По халатности, по любопытству, по неосторожности, по неопытности, по авантюризму и тому подобным чисто человеческим причинам. Или, например, стремясь любой ценой выполнить задание начальства к определённому сроку, в какой-то момент он решается пойти на страшный ядерный риск, который вот уже три раза за всю историю человечества заканчивался взрывами реакторов (в 1961, 1985 и 1986 гг.) и десятки раз заканчивался вспышками неуправляемых цепных реакций, развивавшимися, к счастью, без взрывов, но со всеми вытекающими из них людскими драмами и трагедиями. А сколько случаев подобного риска закончилось благополучно, мы, наверное, не узнаем никогда. Как не узнали бы и о том отчаянном риске, на который пошли в ночь на 26 апреля 1986 г. на 4-м блоке ЧАЭС, если бы дело не закончилось катастрофой.

А что же дальше?

А дальше в интересах всего общества представляется наиболее разумным, чтобы по прошествии более чем 20-ти лет после чернобыльской катастрофы, учёные и эксплуатационщики, наконец, начали бы дружить «чернобыльскими домами». Ибо у первых есть понимание, что во всех деталях чернобыльской аварии можно будет разобраться только в совместной работе учёных и эксплуатационщиков. Ибо первые лучше знают процессы, проходящие в реакторе при нормальной его работе и при авариях, а также могут количественно оценить роль каждого из них в конкретных условиях. А вторые лучше знают реальную сторону работы на блоках АЭС, которая, мягко выражаясь, нередко заметно отличается от официальной, т.е. парадной её стороны. И чернобыльская авария это ярко высветила.

Но независимо от того, какую корпоративную позицию в этом вопросе займут наши оппоненты, объективные научные исследования обстоятельств и причин чернобыльской аварии будут продолжаться. «Шакалы воют – караван идёт» учит нас восточная мудрость. И «караван» научных исследований шаг за шагом приближается к объективной истине, не обращая внимания на «вой» отдельных оппонентов.

По-человечески причина такой, совсем уж ненаучной реакции последних в общем-то понятна. После столь многолетней коллективной и дружной клеветы на атомную науку и её учёных многие из наших оппонентов и сами поверили в неё. Тем более что она исходила из весьма авторитетных для эксплуатационщиков кругов. А некоторые, наиболее шустрые из них, на этой клевете даже сумели сделать в Украине неплохую карьеру. И некоторое время казалось, что все основные проблемы, связанные с чернобыльской аварией, ими уже разрешены. А тут раз, и вся эта грандиозная пропагандистская пирамида рухнула.

Для полной ясности следует специально отметить, что эти минэнерговские «авторитеты» были авторитетны только для эксплуатационщиков, но не были авторитетны в научном сообществе. Возможно, кому-то из этих «авторитетов» покажется и обидным, но объективно даже самые высококвалифицированные турбинщики, электрики, механики, партийные и комсомольские функционеры и т.п. минэнерговские работники для учёных-физиков в принципе не могут быть авторитетами в вопросах физики реакторов. Даже если они будут при этом занимать высокие министерские должности. Это как раз и позволило объективно разобраться в истинных причинах и обстоятельствах чернобыльской аварии.

Также следует специально отметить, что вся эта пропагандистская пирамида рухнула не по воле отдельных лиц и не в результате каких-то межведомственных интриг, а под напором новых материалов по чернобыльской аварии, вышедших после 1991 г. Эти материалы оказались гораздо более подробными и более достоверными, чем те, на основе которых строилась эта пирамида. Такую судьбу ожидает любая система пропагандистских мифов, какой бы правдоподобной она не показалась в самом начале. Ибо, как учил нас незабытый до сих пор телезрителями комиссар Коломбо: «Истина скрывается в деталях!». И как только стали известны общественности скрывавшиеся ранее заинтересованными лицами многие детали чернобыльской аварии, так вся эта тщательно и правдоподобно выстроенная пирамида рухнула.

Конечно, сразу же среди наших оппонентов появились недовольные, сильно задетые самолюбия, а ранее непререкаемые для эксплуатационщиков «авторитеты» в этой области перестали быть таковыми и даже появились сильные сомнения в их профессиональной компетентности. А так как контраргументации научного характера у последних не оказалось никакой, поэтому им осталось только немного «повыть» в некоторых СМИ и в Интернете. Ну, и на здоровье! Научные же дискуссии о причинах и обстоятельствах чернобыльской аварии не станут опускаться до уровня словесных разборок одесского «Привоза».

Сейчас ожидаем рассекречивания материалов 57 томов уголовного дела по этой аварии. Следователи, которые его вели, рассказывают, что там есть такие разоблачающие документы, о существовании которых наши оппоненты даже не догадываются. Думается, что после этого рассекречивания участие наших оппонентов в исследованиях может вообще не понадобиться.

Дата публикации:

12 мая 2008 года